Суета сует. Бегство из Вампирского Узла

Все это в каком-то смысле напоминало икону.

«Мне должно стать больно и плохо от одного этого вида, — подумал Раду. — Неужели на меня больше не действуют все эти религиозные символы: кресты, святая вода? По телу прошла только легкая дрожь — и не более того».

И вот тогда Раду понял, что сила символов теряет свою власть над ним. Пройдет еще какое-то время, и его суеверные страхи оставят его. Возможно, что именно его собственный страх перед этими символами, а не вера людей в их силу, и давал смертным власть над ним.

— Друг мой, все это — творение рук твоего брата, — сказал султан. — Может быть, зря ты просил его освободить из темницы. Мои люди зовут его kaziklu bey — колосажатель.

Неужели Мехмет уже забыл, что он сам сотворил с настоящим Раду? — подумал мальчик-вампир. Разве ему в голову не приходила мысль, что всему этому Дракула научился в турецких застенках? Сколько иронии таится в том, думал он, что смертные так истово осуждают деяния других, а сами творят то же самое, если не хуже.

— Клянусь тебе, Раду, — провозгласил султан, — я свергну с трона это чудовище. И поставлю тебя во главе Валахии!

— Но, Мехмет, — тихо проговорил Раду, — я тоже чудовище.

Ночь

...и поезд тронулся.

За окном проносились пейзажи... нет, не просто пейзажи: миры... такие разные миры.

Новая Гвинея была словно соткана из ткани фантазий; словно сама Луна отполировала ее зеленую поверхность своим призрачным светом. Одинокие деревеньки, разбросанные тут и там... жители деревень иногда слышали странный звук, как будто мимо проносится поезд, но, конечно, не видели никакого поезда: он летел в шелесте ветра, мчался на всех парах сквозь густой, влажный подлесок... щебет ночных птиц был гудком этого поезда, призывное кваканье лягушек — стуком колес.

Если вжаться лицом в стекло, там, в ночи, омываемой лунным светом, можно увидеть такое, что всегда остается невидимым. Гору, где колдуны все еще молятся Ахура-Мазде; пещеру Сивиллы Кумской, где она до сих пор изрекает свои пророчества; древний замок Тиффуже, где Жиль де Рэ, герцог Синяя Борода, продолжает пытать и калечить детей; костер, на котором сжигают Жанну д"Арк; развесистую смоковницу, на ветвях которой все еще вешают Салемских ведьм.

— Смотри, — сказал Тимми. Мимо них проплывали улицы Нью-Йорка, аллеи Тауберга, мощеные улочки старого Лондона... величественные здания Константинополя... Карпатские горы.

За этими горами виднелась еще одна гора: огненная гора, которая все еще пробивала себе путь наверх, к небу, из недр земли. Иногда ее можно было рассмотреть в разъемах между накладывающимися друг на друга иллюзиями. Взгляду открывалась то легкая дымка, то ярко-огненные языки лавы в черной ночи. Ее называли разными именами, чаще всего — Горой рока... а еще — холмом Тимми, или Преисподней, или Олимпом — обителью богов.

В какой-то момент они пересекли границу Папуа — Новой Гвинеи. Об этом им сообщил Леви, и еще это можно было понять по тому, что настроение двух меланезийцев, их сопровождавших, заметно улучшилось. Леви сказал, они были членами Фронта освобождения, который сражался за Объединенную Новую Гвинею. Их схватили, но Леви освободил их, поручившись за них перед индонезийскими полицейскими, которые уже готовы были их растерзать.

Сколько еще нерассказанных историй! — подумал Тимми Валентайн. И теперь все эти истории подходят к концу. Да, конец уже скоро. Совсем-совсем скоро.

Он сам, Стивен, Пи-Джей и Карла по очереди дежурили у гроба леди Хит — на тот случай, если она вдруг начнет просыпаться.

Она не просыпалась, но и нельзя было сказать, что она умерла. Трупное разложение не тронуло ее тела: она зависла где-то на перепутье между смертью и бессмертием.

И только в самом конце их путешествия они смогут узнать, какой из этих путей она выберет.

Ангел