Суета сует. Бегство из Вампирского Узла

— Нет, — сказала Хит. — Тебе нужен выход из лабиринта.

Он больше не мог себя сдерживать. Он слышал ее пульс, слышал, как колотится ее сердце, как шумит ее кровь — словно ливень. Самая сладкая кровь. Кровь человека, который его любит. Он уже знал, что это такое — после Бекки. Кровь того парня, который трахал ее там, в сарае... она отдавала кислятиной, как дыхание мамы. Но кровь Бекки... о, она трепетала в его стылых венах жаркой иллюзией любви. Он хотел испытать это снова. Но сможет ли она понять, что именно ему нужно? Как объяснить ей безумие этого голода?

— Я не могу себя сдерживать, — сказал он. — Не могу.

— У меня статуэтка Будды...

— Думаешь, я испугаюсь какого-то сраного куска золота? Я кое-чему научился у Тимми Валентайна. Например, как не верить во всю эту чушь. О Господи, Хит, этот голод!

— Ладно, — сказала Хит, — но только несколько капель... — Она попыталась отвернуться. Но он знал, что она не в силах будет этого сделать.

Он набросился на нее — наполовину волк, наполовину человек; она обняла его и прижала к себе. Она дрожала, но это была сладкая дрожь — сродни той, что пробегает по телу женщины, когда та изгибается в любовном исступлении; несмотря на страх, ее объятия становились все крепче и крепче; он слышал биение ее сердца. Интересно, о чем она сейчас думает? Наверняка о Пи-Джее, с которым их разделяло полмира... или он все-таки смог ее заворожить так, что она вообще не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме него. Его губы коснулись шелка, и материя разошлась, обнажая кожу. Он почувствовал, как отстранилась горячая плоть — прочь от его языка, холодного, как лед. Он укусил ее над соском левой груди. Она застонала. Но не отодвинулась сразу, а позволила ему пару раз слизнуть кровь.

— Эйнджел, — тихо проговорила она, — хватит. Остановись.

Он не хотел останавливаться. Но кулон с изображением Будды, что висел у нее на груди на серебряной цепочке, прикоснулся к его щеке и обжег бесчувственную плоть. Было больно, и это его напугало. Он оторвал губы от кровоточащей ранки и отступил. Религиозные символы не могут причинить ему вреда. Он это знал. Тимми ему говорил. Все эти символы давно утратили свою силу.

Но выходит, что нет? Он потер щеку. Она онемела. Онемела.

— У Тимми на это ушло больше тысячи лет, — сказала Хит, — чтобы побороть страх перед чесноком, крестами и серебром. Почему ты решил, что тебе хватит на это каких-нибудь пары месяцев?

Теперь она смотрела ему в глаза уверенно и спокойно. Свежая кровь тонкой струйкой сочилась по его горлу. Запах страха рассеялся. У нее было что-то, что ему сейчас нужно; но у нее была сила, чтобы отказать ему в этом. Она больше его не боится, нисколько! — подумал он. Она сняла амулет с шеи и подняла его на вытянутой руке. Нет, его остановила не эта фигурка из золота. Его остановила вера, что была в этой женщине — и не только в ней, вполне современной и воспитанной на идеалах западного мира, а во всех жителях этой страны, погрязших в своих суевериях и ритуалах. Магии нет! — твердил он про себя. — Есть только разум, бесконечно гибкий и податливый. Так говорил Тимми. Но Хит отшвырнула его, как ребенка. Силой своей веры, своего сострадания. Да как она смеет жалеть его, даже любить?! Ему не нужна эта любовь, потому что, пока она есть, он не может быть тем, кто он есть, — самой сущностью голода. Почему так? Почему?

Он растерялся. И отступил. Ему вдруг стало трудно удерживать человеческий облик. Поднялся ветер, воздух тек прямо сквозь его призрачную плоть. Мне нужно держаться! Мне нужно больше крови, подумал он. Но его уже уносило прочь — ночным ветром. Он не знал, куда его занесет в этот раз. Он растворился в темноте, и ему показалось, что это померк мир вокруг: сад, кусты жасмина, павильон из тикового дерева и прекрасная женщина с обнаженной, окровавленной грудью.

Наплыв: колдун

Пит услышал шаги.

— Она возвращается, — сказал он. — Что теперь?

Ajarn молчал до тех пор, пока леди Хит не вошла в комнату. Она была так растерянна, что только сейчас вспомнила, что надо снять сандалии. Но все же сумела взять себя в руки и изобразить спокойствие и безмятежность — как и пристало истинной аристократке. Пит заметил пятно свежей крови на ее шелковой блузке. Он повнимательнее присмотрелся к Хит. Она старательно отводила глаза. У нее был взгляд женщины, которую изнасиловали — и которая боится, что теперь ее саму обвинят, что она спровоцировала насильника. Пит встречался с подобным не раз. Что она видела там, в саду? Кто такой этот phii dip, который, по ее словам, был ее другом? Вполне вероятно, подумал он, она знает, кто совершил эти убийства; может быть, все они так или иначе связаны с этим делом — и эти скучающие аристократы в поисках новых ярких впечатлений, и дикие иностранцы; они все достаточно сумасбродны и имеют достаточно власти, чтобы делать, что им заблагорассудится.

Ajarn неожиданно заговорил:

— Она смотрела в лицо демону. Она прикоснулась к нему.

— Ajarn Сонтайя... — начал Пит.