О, это был очень длинный день.
– Патриция, ну сколько можно? – взмолился Брэд, отчаянно растирая слипающиеся глаза. – Всех, кого могли, мы уже расспросили. Сил ведь уже никаких нет!
– Придется подождать еще немного.
Оператор обреченно вздохнул и откинулся на сумки с оборудованием.
– Ты повторяешь это уже целый час.
– Обещаю, что осталось уже недолго. – Она выглянула на улицу. Солнце садилось, окрашивая небо золотым и оранжевым. – До заката досидим – и поедем.
– Зачем нам его ждать? Или на закате должно что-то случиться?
Между двумя ударами сердца перед глазами Патриции Чейни мелькнула серебристая тень.
– Да я и сама не знаю... – ответила она, с трудом разлепив внезапно спекшиеся губы.
– Тогда зачем?..
– Ну что ты пристал? Мог бы уже догадаться, что мне... мне обещали отличный сюжет.
7:43. Селуччи выглянул в окно. В лучах заходящего солнца соседний небоскреб казался отлитым из золота. Дозаката оставалось пять минут. Он еще может все остановить.
Детектив задумчиво потер кожу на локтевом сгибе левой руки со следами уколов в вену.
Четыре минуты.
Время еще есть.
Три.
Дело было даже не в хладнокровном убийстве как минимум двух молодых людей, чьи призраки теперь преследовали Генри. Не в том, что доктор Муи сделала лично с ним, Селуччи.
Нет, она была виновна в куда более страшном преступлении. Она воспользовалась единственным сокровищем этих людей – их надеждой. Ведь больше у них в жизни ничего не было!
Две минуты.
Закон карает за убийство. Но если эти призраки не имеют права карать за убийство надежды, то кто же тогда это право имеет?