Отто Бремен обеспокоено глядел на меня из кресла: «Парень, с тобой все в порядке?»
– Голова закружилась, – ответил я и побежал вниз по лестнице навстречу Лори Хэтч.
54
МИСТЕР ИКС
О Великие, о жестокие Владыки! Ваш так долго страдающий, но преданный Слуга вновь склоняется над страницами этого дневника. Хочу сделать признание.
Не так давно рассудок мой был почти целиком поглощен работой над моими рассказами, над одним из них – в особенности. Рассказ тот – мой самый длинный, самый лучший и самый печальный. Когда я творил его, я чувствовал себя
Ну почему же прежде рассказ этот не опустил мне руку на грудь и не шепнул: «Пусти меня к себе в душу»…
Мне надо несколько мгновений, чтобы взять себя в руки.
Вдохновение посетило меня в один прекрасный летний вечер, когда я, до крайности уставший, вернулся домой. То был мой последний год в статусе Криминального Авторитета. Некий болван по имени Теодор Брайт предпринял попытку устранить меня с моей позиции в преступной иерархии. Ответная реакция уже не доставила мне никакого удовольствия. Я устал и хотел выйти из игры. Мои мысли искали утешения в искусстве, и приятная идея посетила меня: ведь предрекая участь Годфри Деммиману, получеловеческое существо даровало ему свободу божества. Мое второе «я» должно было вновь узаконить и повторить мой трудный путь к Святой Цели. Но, как я уже писал, намерения мои были вынуждены капитулировать перед тем, что поднялось в моей душе.
Я ПРОТЕСТУЮ!
Каждый второй рассказ отправлялся туда, куда ему следовало. Почему же только в
Начало получилось таким, как я предчувствовал. Через призму детства и юности Годфри Деммимана я пересмотрел свои собственные. Мы с ним пережили загадочные и волнующие приключения в густом лесу и унаследовали божественные дары. Слезы переполняли и мои глаза, когда я нашел Священную Книгу. Затем хулиганские фантазии отмели в сторону светлые намерения и уничтожили покой в моей душе. Вместо убежденности – сомнение; вместо ясности мышления – замешательство и смятение; вместо плана – хаос; вместо триумфа – непонятно что, но точно не триумф.
Деммиман переезжает в Маркхэм, возлюбленную Мастером деревеньку в Новой Англии, и, гуляя по ее петляющим улочкам, воображает, будто какие-то уродливые существа ведут его к давно пустующему дому со зловещей репутацией. Он взламывает его и неожиданно выясняет, что дом был резиденцией его предков. Внутри самого дома Нечто крадется за ним по пятам – или он крадется за Кем-то, – они сталкиваются друг с другом лицом к лицу в пугающе нечестивой концовке, о которой я отказываюсь рассказывать, Во благо Грядущих Поколений я записываю следующее:
«Настоящим я
Нижеследующее является отчетом о недавних действиях во имя Великой Цели.
Я едва не забыл о своей клятве защищать Френчи Ля Шапеля от его сообщника. Однако, вспомнив о ней, я направился в отделение интенсивной терапии больницы Святой Анны.
В центре паутины проводов и трубок знакомый мне хэтчтаунский хорек посасывал выверенные дозы кислорода, нагнетаемого насосом. Как все хэтчтаунские хорьки, включая Френчи Ля Шапеля, Клайд Прентисс осмеливался говорить обо мне только шепотом и только в свои юные годы. (Ни один из них не знал моего имени – ни одного из моих имен, – и десятилетиями эта шантрапа называла меня восхитительно зловещим прозвищем.) Благоухающей ночью двадцать пять лет тому назад, удачно подслушав, как едва половозрелый Клайд Прентисс развлекал своих ровесников непочтительным шоу, я ворвался в их клуб, схватил мальчишку за лодыжки, потащил его, хнычущего, по узким переулочкам прямо к неприметному строению и подвесил головой вниз над Живодером.
В то время, когда расхожее мнение отвергает любую необъяснимую опасность, этот извечный источник хэтчтаунских кошмаров был не только забыт – само его существование начисто отрицалось. Случайно ли, нет ли, местонахождение Живодера нигде официально не фигурировало, что способствовало возведению его в мифический статус.
Я держал извивающегося мальчишку над ямой до тех пор, пока благоухающие испражнения не проступили пятнами на его дешевых бумажных штанах. Добившись нужного эффекта, я опустил его на пол. С того самого дня ни он сам, ни его дружки пикнуть не смели и были покорны мне во всем. И вот сейчас коматозная оболочка того повзрослевшего сопляка лежит передо мной.
Я достал нож, чтобы сделать разрез по угловатым, напоминающим мехи аккордеона складкам трубки, доставлявшей Прентиссу кислород. Его тощая грудь поднималась и опадала. Сорвав простыню, я воткнул нож ему в пупок и сделал разрез до самой глотки, которую ловко развалил одним поперечным разрезом. Приборы зашлись тревожными трелями, и Прентисс, испуская дух, забился в конвульсиях. Я вытер лезвие ножа о край покрывала и выскользнул незамеченным перед носом у сестры, спешившей в этот бокс.