Шаги приближались к кухне. Сделав мне знак молчать, Роберт осторожно прикрыл дверь.
– Когда старикан уйдет, Хэтч поднимется наверх.
Голос Гринни Милтона рокотал из кухни.
– Если они вдруг сунутся сюда, я позабочусь обо всем, – сказал Роберт.
На кухне открыли холодильник. Зазвенел лед в стаканах.
Я взялся было за подъемную раму окна, но тут Роберт остановил меня: «Погоди».
Как след от двигающейся цели на экране радара, расстроенный голос Милтона отмечал продвижение мужчин через гостиную в другую половину дома, откуда его слова стали отчетливо слышны.
– У этих людей явно
– Отстань, – устало проронил Хэтч.
Шаги теперь послышались на подходе к «большой комнате». Мужчины с размаху опустились в кресла.
– Мой луисвилльский поверенный просит, чтобы я разделил наше дело на два самостоятельных.
– Этим-то как раз ничего не известно. И не может быть известно. Как дважды два.
– Я не хочу за решетку. Тюрьма никак не входит в мои планы. Слышишь, Стюарт?
– Да слышу, слышу, – откликнулся Хэтч. – С самого полудня я слушаю твою истерику.
– Тогда выслушай вот что. Если идешь ко дну – иди-ка сам, ладно?
– О"кей. Гринни, никто ни к какому дну не идет. Все это ерунда. Если ты разделишь дела, ты дашь этим понять, что мы оба виноваты. А это не совсем то, что нам надо.
– Да они готовят обвинительные акты – нам это надо?
– Ты хочешь знать, почему они готовят обвинительные акты? Эштон бродила вокруг да около, собирая заявления от всех и каждого. А в процессе она брала напрокат машины, летала на самолетах, расплачивалась за дорогие отели и изысканные меню. Откуда она взялась? Кентукки. Эти люди
– Но…
– Эштон возвращается в родные пенаты и говорит: простите, ребята, шансов никаких, нас постигла неудача. И это