ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Я слегка повернул голову, но не увидел пальцев, прижимающих лезвие ножа к моему горлу. Тем не менее я почувствовал, как от движения ножа на коже появился порез и на безупречно белое жабо воротника закапала кровь.
Я сказал:
– Прекрасно. Ты обратил против меня мой собственный щит невидимости.
– Ты ведь наверняка не считал, что он меня обманет.
– А я и не собирался тебя обманывать.
В моем кармане в кожаных ножнах лежал маленький стилет с лезвием, обмазанным ядовитым маслом. Я извлек его из ножен, .
– Нет, – медленно произнес я.– Не думаю, что умру сегодня.
Он резко ослабил давление ножа на мое горло.
– Почему нет?
– Потому что я еще не выполнил то, зачем пришел.
Он по-прежнему стоял так близко от меня, что я чувствовал напряжение его мышц.
– А в чем дело?
Я снял щит невидимости и осторожно повернулся к нему лицом.
– Я пришел тебя повидать.
Он почти не походил на человека, которого я видел спящим, – в постели, скорее всего, отдыхала искусная иллюзия. У него были густые длинные волосы с проседью. Из-под одежды выпирали твердые бугры мышц, без которых прекрасно обходился мальчик Акан. Хотя наш с ним физический облик более или менее соответствовал семнадцатилетним юношам, с годами я обнаружил, что склонен мысленно представлять себя старше – это более соответствовало моему психическому состоянию. Вероятно, Акан поступал аналогично, ибо на его лице я увидел морщины, едва ли являвшиеся результатом естественного процесса старения, а в глазах прочел мудрость столетий.
Он внезапно объявил:
– Я рад.
Нож со стуком упал на пол, и Акан широко развел руки, шагнув вперед, чтобы меня обнять. Мы долго стояли, крепко стиснув друг друга, и на мгновение – единственное чистое мгновение из всех потерянных столетий – мы стали такими, какими были когда-то: невинными, счастливыми и неразлучными.