Хотя я был к этому готов, все же не мог скрыть изумления. Стахур, уловив его на моем лице, самодовольно рассмеялся.
— Ну что, ведь именно так они и стояли?
Я с готовностью признал его правоту.
— Но как, черт подери, ты догадался? Техника игры тут ни при чем. Ошибки, допущенные мною, нисколько не противоречат шахматной логике.
— Знаешь что, Джежба, — сказал он, помолчав, — давай отложим эту твою задачку. Сегодня у меня не то настроение, не могу сосредоточиться. Лучше займемся кое-чем другим. Ты даже не представляешь себе, до чего небывалое дело ты случайно затронул со своей шахматной головоломкой. Но я тебе задам другую, еще почище, какая и не снилась нашим мудрецам… Зузя, дорогуша, принеси-ка еще стаканчик! — окликнул он проходящую мимо официантку и крепко облапил ее.
Девушка, привычным движением выскользнув из его объятий, вскоре вернулась с заказом. Стахур усадил ее к себе на колени и, так и сяк потискав, отпустил на свободу.
— А теперь лети себе восвояси, голубка. — И, проводив ее взглядом, обернулся ко мне: — Девчонка что надо. Какое тело! Фирменное блюдо, фрикасе! Советую тебе, писатель, приударить. Не пожалеешь. Ну да ладно, сейчас не до того. Давай-ка лучше подискутируем sub specie aeternitatis. — Вытянув во всю длину ноги, он отхлебнул глоток абсента и уставился на меня с необычайно таинственным видом. — А знаешь ли ты, Джежба, с кем твой доктор играл в шахматы?
— Откуда мне знать? Я его партнером не интересовался.
— Со мной.
Стахур с явным удовольствием наблюдал за впечатлением, произведенным его словами.
— Да ладно тебе! Шутишь или за дурака берешь?
— Никаких шуток. Пан доктор вчера вечером около семи играл эту партию со мной, vulgo с профессором Челавой.
— Врешь, Стахур. Челаву я знаю по университетским занятиям, правда, не лично; когда-то он читал нам лекции по психопатологии.
— Великолепно! Замечательно! Приветствую тебя, возлюбленный мой ученик! — И Стахур с утрированной радостью заключил меня в объятия.
— С ума сошел?
— Ни в коем разе. Стахур и профессор Челава — одна и та же личность, только в двух оболочках, то бишь в двух телах. Понимаешь, голуба?
— Ни черта…
— Non fa niente, ragazzo mio, non fa niente. Объясняю тебе на примере, быть может и грубом, топорном, но для здешней обстановки очень даже уместном. — Он взял грязный бокал из-под пива, отлил в него немного абсента из своей рюмки и поставил обе склянки передо мной. — Видишь эту драгоценную влагу?
— Да, ну и что?
— А то, что сквозь стенки бокала она выглядит мутной, в рюмке же — прозрачной как слеза. Правильно? А ведь и тут и там жидкость одна и та же. Вопрос обрамления, голуба, вопрос оправы. Общий вид и впечатление — это результирующая от содержания и формы, хотя содержание здесь одинаковое. Потому что форма, дорогуша, тоже заявляет свои права, да и как мне не любить свое тело, хотя оно и в синяках от ночных потасовок, в рубцах от поножовщин, как мне не любить свою обрюзгшую от попоек и безделья плоть! Ну, соображаешь наконец?
ebooksa