"Нет, – покачала я головой, – это его племянник, сын его брата Абрахама".
"Какое счастье, что у вас есть крепкий и здоровый малыш", – вздохнула женщина.
Она снова повернулась, чтобы уйти. Лицо ее стало совсем печальным. Кажется, я даже видела слезы. Мне тоже стало грустно, что сейчас она уйдет и я ее больше не увижу. Чтобы ее задержать, я спросила, почему ей посоветовали пойти к доктору Стефану. Она повернулась. Наверное, это невозможно, но она еще больше похорошела. Женщина очень внимательно на меня посмотрела и вздохнула:
"Все мои попытки стать матерью кончались неудачно. Я побывала у многих врачей, и все напрасно. Вот я и пришла сюда в надежде: вдруг ваш деверь сотворит чудо?".
Герда замолчала. Аркадий больше не задавал ей вопросов, а терпеливо ждал, когда она заговорит снова.
– Меня очень тронули ее слова. Я подумала о безжалостности судьбы: такая красивая женщина – и лишена материнского счастья. В тот момент я была готова выполнить любую ее просьбу, даже в ущерб себе и ребенку. Но она всего лишь спросила:
"Можно мне войти?"
Я распахнула дверь, и она вошла. Женщина сразу повеселела, и на ее губах опять появилась улыбка. Я была на вершине блаженства, радуясь одному ее присутствию. Каждую секунду я хотела видеть ее и поворачивалась к ней, как цветок к солнцу. Потом она попросила:
"Можно мне подержать вашего малыша?"
Я не возражала. Меня удивило, как потянулся к ней Ян, ведь он у нас неохотно шел на руки даже к знакомым, а здесь – совершенно чужая женщина.
Я не отваживался поднять глаза на маму. Это счастье, что Герда находилась сейчас в трансе и не слышала своих слов – они бы разорвали ей сердце.
– Она взяла Яна. Я находилась в каком-то полусне и с наслаждением смотрела, как она качает, гладит и целует моего малыша. Она целовала его губки, щечки, лобик, но в моей душе не мелькнуло и тени тревоги. Потом она наклонилась к его шейке и провела губами по нежной коже сынишки. Я завидовала малышу и даже ревновала, что ему достается столько внимания, и мечтала, чтобы ее губы коснулись моих, чтобы она с такой же нежностью провела ими по моей коже. Я уже была готова потребовать этого от нее, но мне было так невыразимо хорошо, что не хотелось ни двигаться, ни говорить. А она качала ребенка и что-то напевала ему. Глаза Яна осоловели. Я и не заметила, как малыш уже крепко спал.
Она положила Яна на кухонный стол и повернулась ко мне. Я глядела на нее, боясь и желая ее ласк. Она обняла меня за талию. Я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги. Я таяла... ну совсем как тогда, от поцелуя Стефана. Вскоре я уже лежала на полу. Она опустилась передо мной на колени. Я сразу вспомнила, как в детстве вот так же становилась на коврик возле кровати, чтобы помолиться перед сном. Она наклонилась к самому моему уху и шепнула:
"Он еще такой малютка. Я не решаюсь его тронуть, хотя очень голодна! Как же я пойду к Стефану..."
Говоря это, она расстегнула воротник моей кофточки и нежно погладила шею. Ее рука была совсем холодной, как будто перед тем она подержала в ладони льдинку. Потом она коснулась моей шеи губами... вот тут, чуть выше ключицы. Я страшилась и в то же время ждала ее поцелуя. Она раскрыла рот и медленно провела языком по моей коже.
А потом... потом вдруг стало очень больно. Я почувствовала, как кожу в двух местах проткнули чем-то острым. Боль была странная: холодная и пульсирующая. Я тихо вскрикнула и попыталась вырваться, но она держала меня очень крепко. И тут меня окутало дурманящим теплом. Я затихла. Боль сменилась наслаждением. Оно нарастало и все больше напоминало любовный экстаз. Я куда-то уплывала... прочь от своего тела. Я желала только одного: чтобы это блаженство никогда не кончалось.
Должно быть, Аркадий каким-то образом загипнотизировал и нас с мамой. У меня даже сейчас при воспоминании об этой сцене по телу пробегают мурашки. А тогда я спокойно сидел и слушал кошмарную исповедь моей потерявшей рассудок жены.
– Я услышала ее шепот:
"Что же мне с тобой делать? Перенести через бездонную пропасть?"
Я понимала, что она говорит о моей смерти. Я хотела умереть. Жаждала смерти, как жаждут удовлетворения любовной страсти. Нет, даже сильнее. Но она не захотела подарить мне смерть. Я помню ее смех: звонкий, переливчатый.
ebooksa