На это археолог буркнул нечто неопределенное, пожал плечами, и, говоря откровенно, я совершенно не уверен, что эти курганы обследованы до сих пор.
Омытый кровью бюст
Эту историю мне первый раз рассказывали в Москве, но подтвердили ее и добавили новые подробности именно в Плесе, и потому я помещаю ее среди других плесских историй… хотя произошла она не здесь.
Связана эта история с бюстом Ивана Грозного работы Михаила Михайловича Герасимова. Сама по себе работа совершенно потрясающая — восстановление лица по черепу, но что интересно, после смерти М.М.Герасимова повторить его работы практически не удается. Существует группа учеников Михаила Михайловича, которые пытаются работать не хуже, но получается у них плохо… Герасимов ведь был не только великолепным ученым, но и художником и скульптором. Известный геолог С.М.Цейтлин рассказывал мне, как в доме отдыха в Барвихе он сидел за одном столом с Герасимовым. Сидели, беседовали, а Михаил Михайлович все крутил руками под столом. Крутил, крутил и вынул… человеческое ухо. Не отрезанное от трупа, конечно, а слепленное из пластической массы.
— Что это?!
— А это я для Андрея Боголюбского готовлю…
Видимо, вот такой многогранный и какой-то феерический талант и позволял добиваться ослепительного успеха. Ученики же, увы, такими талантами и в таких масштабах не обладают…
Так вот, найдена была гробница Ивана Грозного, и Герасимов восстановил лицо по черепу. Через несколько лет нашли еще и миниатюры, на которых изображен был царь, и оказалось — лицо было восстановлено с портретной точностью…
А сразу после завершения работ бюст выставили в Музее антропологии и этнографии МГУ, стали широко показывать публике. По прямому указанию Кремля велели в день открытия бюста заснять сюжет на телевидении, и вот тут-то возникли первые, никем не предвиденные сложности. Все время никак не удавалось провести съемку. То провода запутывались, то камера неизвестно почему падала, то оператор вдруг шарахался — ему вдруг показалось, что на него валится потолок…
Словом, провозились два часа, и тут вдруг дунул страшной силы ветер… Собственно говоря, ветер мог быть и не такой страшной силы — очень может быть, что-то особенное ветру приписали потом, задним числом: ведь раз уж с этим ветром связаны какие-то странности, приведшие ко всяким последствиям, то и ветер, получается, должен быть каким-то необычным… Очень может быть, что и не прозвучала фраза, сказанная одной журналисткой:
— Все силы ада! Что за черт! Кому угодно что угодно дам, лишь бы закончить!
А может быть, ругалась и призывала чертей вовсе не журналистка, а какие-то совсем другие люди… Вроде один осветитель был очень невоздержан на язык — сообщали мне и такую версию.
Но вот что известно совершенно точно: порыв ветра распахнул окно, стекло вылетело из одной рамы и рухнуло с трехметровой высоты прямо на журналистку. Несчастной женщине буквально отрубило нос, и кровь фонтаном брызнула на бюст Ивана. Дико кричащую журналистку унесли (пришить ей нос обратно хирургам так и не удалось, не знаю почему), бюст вытерли… и съемка тут же состоялась!
Тогда же и задуматься бы, но времена-то были самого что ни на есть воинствующего атеизма. Никита Сергеевич лихо закрывал церкви «по просьбе трудящихся», велись шизофренические диспуты между священниками и комсомольской общественностью, и увидеть в происшедшем что-либо, кроме случайности, было попросту неразумно: вполне могли последовать и оргвыводы. Например, о том, имеет ли право такой подозрительный тип занимать высокое место научного работника в Музее антропологии и этнографии или не позорит ли он высокое звание советского журналиста.
Так что выводов отнюдь никто не сделал, а по случаю открытия бюста устроили шумный банкет. Прямо тут же, в музее, стояли накрытые столы, и шутники охотно били своим бокалом о бюст Ивана IV: мол, пьем твое здоровье, Иван Васильевич!
А некий шутник… журналисты говорят, что из научных работников, а научники — что он из журналистов… Одним словом, нашелся разгоряченный напитками идиот и закричал:
— Эх, жалко, нет виновника торжества с нами!
И опять дунул ледяной вихрь и уже не просто вышиб плотно закрытое окно, нет! Он прошелся по всему музею, превращенному в банкетный зал, закрутился и словно растаял. И началось…
То некая дама начинала истерически кричать: на нее в упор смотрели два призрачных, горящих красным огнем глаза.
То человек, вышедший в туалет, прибегал со сдавленным криком, как в страшном сне, — за ним гнался кто-то, источавший ледяной, нечеловеческий холод.