— Так вот, Петр Филиппович, враги уничтожили нашу рацию — прямое попадание, представляете? И мы оказались без связи.
Рассказывая всю эту чушь, Павел набирал код, и трудно описать его восторг при звуках недовольного девичьего голоска:
— Алло… вас слушают, да говорите же…
Впрочем, крик радости Павел Бродов сдержал без особенного труда — уроком послужила эйфория, пережитая перед факторией.
— Девушка, можно Карск?
— А вы откуда?
— Из Бриндакита! Можно? Поскорее бы!
— Да можно… В Карске номер? Ожидайте.
— А вы… Вам номер Бриндакита нужен? Знаете?
— Не болтайте, конечно же знаю.
— А как вас зовут?
— А, много вас таких. Олей зовут. Ожидайте.
Можно было, конечно, и развязать Петра Филипповича, да не хотелось. Пусть сидит и самоусовершенствуется, рефлексирует. А то руку об него отбивай, об засранца.
— Так представляете себе, Петр Филиппович! Пуля-то в рацию срикошетила и в лоб!
Здесь Павел от души шарахнул по крышке стола — левой, здоровой рукой, и Петр Филиппович, к его радости, нервно вздрогнул.
— И представляете что, Петр Филиппович? Пуля-то — сплющилась! Сплющилась, Петр Филиппович! А лоб? — Павел бросился к Петру Филипповичу, и тот, как сумел, отшатнулся. — Представляете, лоб — хоть бы что! Вот если бы мы, скажем, попали бы из карабина вам в лоб, Петр Филиппович… Представляете?
И чтобы тот лучше представил, Павел вскинул карабин, поставленный было в сенях.
— Как думаете, если сразу в лоб, то что скорее сплющится, почтеннейший Петр Филиппович, а? Что подсказывает ваша интуиция?
— Развяжите меня лучше, — тихо проскулил перековавшийся Филиппыч. — Вы же уже позвонили. И я больше, я больше не буду…
Вообще-то, развязать было пора, но Павла уже понесло. В конце концов, надо же было и правда проучить этого убогого. Может, правда самоусовершенствуется?