— Что сделали?!
— Ну, это… Я стоял, меня раз! — Ленькин сделал выразительный сгребающий жест обеими руками.
— Думал, от Михалыча подошли?
— Ну да…
— А дальше что было?
— Что? Ну, очнулся…
— Что было, когда лагерь захватили! Вы почему на связь не вышли?!
— А потому, что у нас рацию украли. Тот парень, которого мы взяли, он рацию стащил.
И тут глаза у Ленькина расширились так, что в каждый могла въехать телега.
— Вот же он! Тот, кто сбежал, кто Юрку убил! — По апатичной физиономии Ленькина не без труда расползалось выражение ярости. — Отвечай, куда дел Вовку Акулова?!
Ленькин даже попытался кинуться на Мишу, но был удержан Фомой и Гариком. Красножопов откровенно ухмылялся. А что? Он классно прокачал языка, получил картину происшедшего. Кстати, подтвердился рассказ Миши, и это тоже хорошо. Получается, что он, Красножопов, правильно не велел резать парня. Он, Миша, и правда никакой не враг, а просто идеалист и болван. Ничего, обтешется, научится и людей резать, и идти с конторой до конца! Еще будет полезным, животное!
И Красножопов благосклонно покивал Мише.
— Куда Вовку дел?! — не успокаивался Ленькин. — Чего стоите?! Берите его, пусть расскажет!
— Тише, тише, — успокоил его Красножопов. — Он уже все рассказал. Имей в виду, это наш человек. И вот что, Витя… Ты бы лучше пошел сейчас к своим… У вас после Акулова кто главный?
— Саша Ермолов.
— Ну вот к нему и подойди. Вы, я вижу, эту хибару никак взять не можете. Давно штурмуете?
— Мы не штурмуем… А пули их там не берут, стены толстые.
— От неумения и не берут. От вашего неумения. Да ладно, значит, объясни своим, помощь идет.
Не прошло и получаса, как жизнь пошла совсем другая. Боевики старательно лежали, по уставу: раскинув ноги и положив карабин так, чтобы стрелять с положения «упор лежа». Боевики работали, как и положено, не задавая вопросов. Вместо непрофессиональной пальбы вразнобой по зимовью они стреляли точно и красиво, заставляя сотрясаться стены. Прошивать стены насквозь вроде не получалось, но и в бойницы все же залетало, и однажды кто-то зашелся криком внутри, а боевики захохотали. Шла налаженная, четкая стрельба, в которой все знали, что делать.
Красножопов проходил между лежащими и стреляющими, порой поднимался в полный рост. Он слишком презирал их всех — и этих смешных штафирок в зимовье, вообразивших про себя чего-то там, и таких же дураков Чижикова, до седых волос занимающихся раскопками и прочей бабской чепухой. «Чижики» они, придумать же!