Спустя две или три секунду первым в себя пришел главный. Чтобы голосом не выдать собственного испуга, он молча дал знак Седому и Боксеру следовать за ним. Эти даже не пытались скрыть, насколько им плохо: у обоих были перекошенные бескровные лица, как у пассажиров терпящего катастрофу самолета.
Они уже пересекли половину гостиной, когда им навстречу, немного пошатываясь, вышел Косой. На его лице блуждала самая юродивая улыбка, которую им только приходилось у него наблюдать: правый глаз чудовищно косил, казалось, еще немного и он полностью вывернется обратной стороной, – радужная оболочка почти скрылась из виду где-то рядом с переносицей. Главный с отвращением подумал, что так можно увидеть собственные мозги.
– Какого черта?.. – он тряхнул Косого за плечи. Поскольку с тем ничего не случилось, он ожидал какого-то облегчения, но этого не произошло. Даже наоборот – у него возникла уверенность, что теперь они приблизились еще больше к чему-то мерзкому и ужасному, терпеливо наблюдавшему за ними в этой квартире.
Вместо вразумительного ответа Косой захихикал, и главный, отпустив его плечи, наотмашь ударил того по лицу. Косой заткнулся и схватился за разбитый нос; между пальцев просочилась тонкая струйка крови. Но это пошло на пользу – его выражение стало более осмысленным.
– Там… в спальне… – пробормотал он, вытирая под носом тыльной стороной ладони. – У стены стоит… какое-то дерьмо. Я включил свет…
– Что именно?
– Не знаю, – Косой снова хихикнул. – Сами посмотрите, я такого еще не видел, – он с виноватым видом осмотрел всех троих. – Я просто не ожидал, вот и все. Это выглядит… как мумия.
Сердце главного подскочило. Здесь не хватало только засохшего покойника… (Да, покойника, который устроил собственный склеп прямо в жилом доме, и еще очень любит наводить порядок по ночам… а сейчас как раз…)
Кто-то из двоих за спиной главного, то ли Седой, то ли Боксер, громко сглотнул.
Словно сквозь густой кисель до главного дошло понимание, что все люди оказались на грани глубокой паники, в том числе и он сам. Но если именно он сейчас поддастся ее влиянию, наступит нечто вроде цепной реакции, после чего его авторитет навсегда упадет в их глазах до нуля; и не только у этих троих – что он потом скажет Алексу? «Извини, босс, Косой обнаружил в одной из комнат какое-то «дерьмо» и мы врезали деру, потому что едва не наложили в штаны». Это? Или, может быть, поделится своими наблюдениями, как выглядела квартира, и какие при этом у него возникли ощущения? Или расскажет о чувстве, будто кто-то за ними наблюдает? О беспричинной жути, охватившей его, когда они только вошли, словно вызванной самой атмосферой этого места? Меньше всего на свете он хотел бы услышать, что бы ему на все это ответили…
– Ладно, – проговорил главный и обвел взглядом всех троих. – Ничего не произошло, (пока ничего не произошло – может, так?) причин волноваться нет. Сейчас мы просто проверим, что там, а потом быстро покончим с этим делом. Через пять, максимум, семь минут уже будем ехать в машине и рассказывать глупые анекдоты.
Главный с удовлетворением отметил, что лица у всех троих немного расслабились, во всяком случае, с них исчезло затравленное выражение. Он повернулся и направился к одной из двух дверей, вероятно, спален, путь к которым лежал через гостиную, – к той, что осталась приоткрытой после позорного бегства Косого.
За ним последовали остальные, невольно держась на дистанции в три шага. В спальне был включен свет, но это еще не означало, что там не окажется ужасных голодных тварей, которые скопом набросятся на незваных гостей. Здесь была их территория, их Убежище, коварно устроенное в этом большом доме среди человеческого жилья. Примерно так мысленно рассуждали все четверо, словно за считанные минуты по наитию этого места превратились в перепуганных мальчишек, случайно заблудившихся в темных сырых катакомбах, где даже звучание собственного голоса становится чужим и зловещим, как из склепа.
Вид приоткрытой в спальню двери вызвал у всех одинаковые мысли о голодных затаившихся монстрах, поджидающих сразу четырех жертв, и в чем-то схожие воспоминания из детства, когда каждый пережил что-то особенно страшное.
Для Боксера это был момент, когда однажды утром он проснулся рядом с посиневшим младшим братом, умершим во сне от удушья. Месяцев восемь после этого он просыпался каждую ночь от боязни обнаружить под боком холодное дергающееся тело брата.
Косой вспомнил отдых в пионерском лагере и незабываемое купание в реке. Тогда, нырнув на спор, что подымет со дна в самом глубоком месте брошенную пятидесятикопеечную монету, он врезался прямо в утопленника. Вода была очень мутной, и он догадался об этом лишь после того, как пальцы, обшарив лицо, попали в рот с распухшим языком, – он едва не захлебнулся сам, сообразив, в компании с кем оказался на дне реки. Следующий раз он решился искупаться в море только через шесть лет, но ни в одной реке его больше не видели.
Седой заново пережил случай, когда в третьем классе вернулся домой после отмененных уроков и лицом к лицу столкнулся с вором. От растерянности тот так хлопнул его головой об стену, что десятилетний Седой около восьми суток находился в коме, а затем до седьмого класса боялся один входить в квартиру, если знал, что родителей нет дома, и иногда по два-три часа болтался под домом, ожидая, когда они вернутся с работы.
Для главного – на этом коротком, и в то же время растянутом на километры, пути к дверям спальни, скрывавшей в себе нечто, – это была долгая белая ночь, проведенная с другом на ненецком кладбище двадцать один год назад. В то время он жил на Крайнем севере в небольшом таежном поселке, окруженном дикими лесами, отрезанном на сотни километров от всей цивилизации. Тогда ему и его товарищу было по тринадцать лет, заканчивался июль. Они чересчур увлеклись поисками мест, куда в начале сентября могли отправиться на охоту с взрослыми (в расчете, что если они сами укажут такие места, то их возьмут с собой). И заблудились в тайге. Несколько раз они проходили маленькие озера, около пяти часов пытались пересечь обширное болото с множеством «окон», уходящих на неизвестную глубину. При каждом шаге создавалось впечатление, что твердая и надежная на вид земля колышется прямо под ногами и разбегается ленивыми концентрическими волнами, словно тонкая упругая сетка, натянутая над невидимой водой – впрочем, так оно и было. Если простоять на одном месте достаточно долго, то ноги начинали медленно погружаться вниз и скрываться под выступающей из-под «земли» водой. На счастье, они сумели выбраться из болота, но к тому времени оба уже окончательно потеряли ориентиры. Солнце зашло, однако было вполне светло, чтобы читать газету. Казалось, день и ночь слились воедино, образуя неподвижный белесый сумрак, без звезд, солнца и луны на бесцветном плоском небе. Когда под резиновыми сапогами перестало чавкать, и тишину нарушало лишь мерное гудение комариных туч да мошкары, сквозь которое даже редкий порыв ветра напоминал немое легкое прикосновение к открытой коже, они ступили на настоящую землю и снова углубились в лес. За ними осталась идеально ровная, поросшая темно-зеленым ягелем топь, раскинувшаяся на многие километры. Кое-где, словно осколки гигантского зеркала поблескивали вкрапления «окон». Через полчаса, измученные до предела, они набрели на свободное место, напоминавшее большую поляну, и замерли от удивления. Вся поляна была сплошь заставлена странными маленькими скамейками, врытыми в землю. Они были разбросаны совершенно хаотично от периметра к центру. Мальчишки присели на одну такую скамейку и попытались сообразить, на что они набрели. Сидеть было очень не удобно, так как странная скамейка состояла из двух вертикальных палок и узкой перекладины. Кое-где попадались сооружения сделанные из обломков досок. Их размеры были примерно одинаковы – около метра в длину и полметра в высоту. Некоторые уже покосились от старости; некоторые лежали на земле из-за того, что дерево прогнило от сырости. Что бы это ни было – выглядело оно крайне уныло и неприветливо. Возможно, у мальчишек появилось бы немало предположений, чем являлась эта поляна, если бы не было еще одной необычной детали: к перекладинам большинства скамеек проволокой или рыбацкой леской были привязаны самые неожиданные предметы – помятый ржавый чайник, гильза от охотничьего ружья, заплесневелый ботинок, какие-то металлические обломки… Отчего все это напоминало некую сюрреалистическую свалку. Предметы уныло раскачивались между стоек при каждом порыве ветра. Те, что состояли из нескольких металлических частей или крепились проволокой, тихо позвякивали или поскрипывали, словно «говорили» друг с другом, вспоминая печальные истории – от этого у мальчишек пропало всякое желание даже обмениваться короткими репликами. Похоже, что даже комары чувствовали себя здесь не слишком уютно: их стало заметно меньше, а те, что упрямо пытались добраться до открытых участков тела – рук и лица – утратили прежнюю проворность. Хотя, возможно, мальчишкам это только показалось. Немного передохнув, они оправились вглубь поляны, которая была около ста метров в диаметре, и начали осматривать странные скамейки. На некоторых, что выглядели поновее, вместо случайного хлама были подвешены плоские предметы, иногда деревянные, иногда – железные, напоминающие таблички. Кое-где даже просматривались фрагменты надписей, сделанные либо от руки простым карандашом, либо, если это была железная пластинка, нацарапанные острым предметом. На последних разобрать что-либо было уже невозможно из-за толстого слоя ржавчины. Но вскоре им попалась довольно хорошо сохранившаяся табличка, изготовленная из фанеры, с поблекшей, но отчетливой надписью, выведенной шариковой ручкой: «Пяк Ефим – 1964». А рядом обнаружилась еще одна скамейка с разборчивой надписью на табличке. На этот раз роль таблички играла пожелтевшая пластмассовая крышка от дорожных шахмат, на ней с внутренней стороны читалось: «Айвоседо Харитон-1969». Затем нашлись и другие. На всех присутствовали «Кунин», «Камин», «Пяк» и «Айвоседо» – распространенные в данной местности ненецкие фамилии. После каждого имени через черточку значился год. Наконец кто-то из них сообразил: «Черт! Это ненецкие могилы…» И оба побледнели, глядя друг на друга. Поляна, и до этого выглядела неприветливо, но теперь казалась самым страшным местом на земле. Их первым порывом было бежать как можно быстрее и дальше от этой «поляны», окруженной глухим мрачным лесом, с ее надгробиями-«скамейками». Но мальчишки были настолько уже измотаны, что решились остаться на месте. Они только перебрались к самому краю, где между лесом и могилами образовалось немного свободного пространства. Сильно хотелось пить, ныли уставшие от многочасовой ходьбы по тайге и болоту ноги. Они решили спать поочередно, но так оба и просидели с перепуганными, опухшими от многочисленных укусов кровососущих насекомых лицами до самого восхода солнца, тихо перешептываясь и вздрагивая от каждого шороха, бряцанья и поскрипывания на тонущей в белой мгле «поляне». Утром, с воспаленными глазами и неподвижными, как маски, лицами, они снова отправились в путь, ориентируясь по далеким точкам вертолетов, курсировавших между поселком и буровыми. Абсолютно молча. Они сумели-таки отыскать верную дорогу домой к середине дня, и скоро впереди замаячили очертания знакомой местности. Но ни один из мальчишек даже не улыбнулся…
Впервые за много лет главный испытывал то же отвратительное чувство, что и тринадцатилетним перепуганным мальчишкой на старом ненецком кладбище. Нет, это не было полным дежа-вю, но и тогда, и сейчас присутствовал тот же безотчетный, почти мистический ужас, заставляющий волосы приподниматься на затылке.
Он первым вошел в спальню. За ним медленно последовали остальные. В первый момент чисто автоматически главный отметил, что в этой комнате поработала та же педантичная рука, что в гостиной, на кухне и в коридоре; относительно ванны и туалета сказать было сложно – тогда, не включая свет, он лишь убедился, что там никого нет.
ebooksa