Свежий ветер пахнул мне в лицо, звуки гимна внезапно затихли.
– Мы выбрались на улицу! – обрадовался я.
– Да, только не открывай глаза!
Еще долго мы шли молча рядом, пока Айзенготт не разрешил осмотреться.
Я стоял у таверны Бетс: за шторой в окне слабо светился огарок свечи.
– Иди, дитя мое, мир вернулся к тебе, – сказал Айзенготт, выпуская мою руку.
Я удержал его:
– Там, на берегу моря, я видел отца и… Слова застряли у меня в горле.
– И глаза Нэнси, – с трудом пробормотал я. Он яростно потряс головой.
– Замолчи!… Замолчи! Ты видел лишь призраки, отражения сокрытого. Если бы великие силы, правящие миром, так и оставили их призраками для тебя, дитя мое!
Он покинул меня столь быстро, что в сумерках я даже не заметил, куда он направился.
Я толкнул дверь в таверну: Бетс встретила меня с четками в руках, спокойно улыбаясь.
– Ты ждала меня?
– Разумеется, – сказала она просто, – я знала – ты скоро вернешься, и надо ждать; все это время я молилась.
Я бросился в ее объятия.
– Хочу уехать подальше отсюда, с тобой! – рыдал я.
Долгим поцелуем Бетс закрыла мне глаза.
– Конечно, милый мой, мы поедем ко мне в деревню. И отправимся к добрым Белым Отцам, – прибавила она со вздохом.
На глаза у нее навернулись слезы.
Приди ко мне… приди ко мне… – так зовет колокол; пока я молилась за тебя, этот зов слышался совсем рядом, а ведь моя деревня так далеко…