Она передвинулась и освободила одну руку.
Прошло две недели, но Дамар больше не снился ей. Она начала опять привыкать к своей жизни над мебельным магазином, к жизни домохозяйки, кухарки, портнихи, няньки, кассирши, работяги — к жизни ничтожества. Ничтожества. Она так и состарится. Может быть, она выйдет замуж за Рона или Тима; это доставит удовольствие ее отцу и еще больше привяжет одного из них к магазину. Хетта знала — отец не допускает и мысли, что сама она не привязана к магазину; она и сама едва ли допускала такую мысль. Она не протестовала, когда родители избавились от миссис Хэлфорд и мистера Ионы, а с ними и от перспективы университета и карьеры; она вряд ли протестовала бы теперь, когда у нее был мир сновидений, который она любила больше, чем реальность, и куда так жаждала уйти. Содержимое книжных полок в бакалейной лавке свидетельствовало, что миры фантазий, куда можно перенестись в воображении хоть на несколько часов, очень популярны среди читателей. Она задумалась о том, скольким людям снятся миры, вычитанные в книгах. Она попыталась вспомнить, была ли в ее детстве такая книга, какая-нибудь сказка, с которой началась ее тайная любовь к пустыням, к временам песчаных бурь правления Фортунатар Ясновидящей, к пейзажам, никогда не виденным наяву; она не могла припомнить ни в книгах, ни в сказках, рассказанных бабушкой, ничего подобного миру ее снов.
Рут наконец-то удалось загнать сестру в угол как-то раз субботним вечером, когда та рыхлила овощные грядки.
— Не вздумай, — приказала она, когда Хетта торопливо схватила мотыгу и начала отступать к сараю. — Мне нужно с тобой поговорить, и я намерена это сделать. Эти сны о Дамаре зажгли в тебе свет, а теперь он опять погас. Дело не в ценах на билеты, так ведь? Денег мы как-нибудь раздобудем.
Хетта воткнула мотыгу в грядку с кабачками.
— Нет, — пробормотала она. — Дело не в деньгах. Пальцы ее сжали рукоятку мотыги, она неуверенно поковыряла лезвием в земле.
— Тогда что случилось?
Хетта крепче сжала мотыгу и начала яростно тяпать грядку. Рут и не думала уходить; наконец Хетта произнесла:
— Не имеет значения. Все равно это была глупая идея. Делать что-то, только потому что это тебе
Рут издала звук, подобный тому, что вырывается у человека, ударившегося головой о дверную притолоку. Она ступила на грядку и обеими руками схватила Хетту за запястье. Она была ниже Хетты и проводила свободное время в лаборатории, возясь с жуками, но Хетту удивила сила, с которой сестра сжала ее руку.
—
Хетта стояла неподвижно, ее била дрожь. Перед глазами ее проносились видения — Зашаран, песок, деревья, колокола, лошади, лица среди листвы, Око, колодец. На какое-то мгновение они стали для нее более реальными, чем сад, где она стояла, или руки, до боли сжимавшие ее запястье. Она поняла это — поняла и опять все упустила, увидев вокруг себя пейзаж своей настоящей жизни, — это причинило ей такую боль, что она не могла вынести ее.
Она разрыдалась.
Она едва осознавала, как Рут обнимает ее за плечи и ведет за стену сломанных бурей подсолнухов, усаживает на край пруда, смутно чувствовала, как Рут качает ее на руках, как она сама много раз укачивала Рут, давным-давно, когда их мать заболела и отец не переставая ругался. Постепенно Хетта опять пришла в себя, голова ее лежала на груди Рут, а другой рукой сестра смачивала ей лицо ледяной водой из пруда.
Медленно она села. Рут ждала. Она начала рассказывать Рут все, с самого первого сна. Первый раз она запнулась, произнося имя Фортунатар:
— Все это воображение. Этого не только нет на самом деле, но это даже не история — это всего лишь легенды. Мне также могли сниться король Артур, Робин Гуд, или Холм Пака, или Среднеземье. Если — если ты права и частичка моей души живет там, тогда — тогда это тоже воображаемая душа.
Рут долго молчала, держа сестру за руку, и Хетта, устав от слез и объяснений, не делала попыток высвободиться. Ей нужно было идти в дом и готовить ужин. Но сначала она должна была укрыть грядки с капустой: ночью обещали мороз.
Наконец Рут произнесла:
— Что ж, люди сотни лет считали, что шмели не могут летать, а шмели по-прежнему летали вокруг, пока ученые спорили об этом, и все же в конце концов люди обнаружили это. Для шмелей это никогда не имело значения. И я встречалась с двоюродным дедом Мелани и не считаю его дураком, и я дружу с Мелани, потому что на самом деле она никакая не странная, она только хочет казаться такой, она может рассказать что-нибудь из жизни своего деда. Ты никогда не задумывалась, что в этих легендах есть много