Лучшее за год 2003. Мистика, магический реализм, фэнтези ,

— Кристофер, — хрипло проговорила я. — Просто посиди так. Минуту.

Мы сидели. Все мое тело горело и покрылось испариной. Теперь я сама обливалась потом, больше не мерзла, и сердце стучало медленно и ровно. Издалека доносился тоскливый вой туманного горна; в саду шелестел мелкий дождь. Комнату заливал странный зеленый свет, вполне обычный здесь, на острове посреди острова: крохотные капельки дождя, тумана и морской влаги смешиваются, образуя мерцающую серовато-зеленую пелену. Мир за окном дрожал и рассыпался на бесчисленные крохотные фрагменты серебряного, стального, изумрудного цветов, а потом снова собирался в некую, на удивление однородную, массу. Словно кто-то бросал камень в затянутый вязкой тиной пруд или втыкал в кожу иголку: такое ощущение, будто кожа рвется, ткани раздвигаются, а потом вновь срастаются вокруг раны. Огромный мир невыразимых, незримых вещей, вспыхивающих и затухающих: ганглии и аксоны, выдры и гагары. Бомба взрывается, и тебе требуется двенадцать лет, чтобы услышать грохот взрыва. Я подняла голову и встретилась взглядом с Кристофером. Рот у него был приоткрыт, светло-карие глаза исполнены печали, почти муки.

— Айви, — выдохнул он.

Когда он прижался своими губами к моим, я вздрогнула — не от страха, а от удивления, насколько они больше моих губ или губ Джулии, или любой другой женщины. Я не прикасалась к мужчине со времени окончания школы; и тогда я имела дело с мальчиком, с мальчиками. Я никогда не целовалась с мужчиной. Кожа лица у него была грубой, губы отдавали горечью, никотином и солью. И кровь тоже — от волнения он прикусил нижнюю губу, и я нашла языком ранку, прямо под выемкой на верхней, спрятанной под мягкими усами, не такими жесткими, как казалось с виду, и пахнущими цветочным шампунем.

Это было непохоже на все, что я представляла себе раньше, — а я представляла такое, конечно же. В своем воображении я вызывала самые разные картины, пока не влюбилась в Джулию. Я влюбилась в нее — в ее душу, в ее duende, как она выражалась, — но это не имело никакого отношения к тому факту, что она тоже была женщиной. Я видела фильмы, множество порнофильмов, которые смотрела вместе с Джулией и ее друзьями, в лучшем случае просто бисексуалами; читала порнографические журналы и романы; заглядывала на порносайты; мастурбировала, вызывая в своем воображении смутные образы полового акта между мужчиной и женщиной, каким он мне представлялся. Однажды даже наблюдала за знакомой супружеской парой, которая совокуплялась на нашей широкой неопрятной постели, явно малость перегибая по части стонов и прочих звуковых эффектов для удовольствия зрителей.

Но это было ни на что не похоже: так медленно, так неловко и даже формально. Казалось, он боялся или просто не мог поверить в происходящее, просто еще не понял, что все происходит на самом деле.

— Я всегда любил тебя.

Кристофер лежал на кушетке рядом со мной; для меня оставалось мало места, и я не скатывалась на пол только потому, что он обнимал меня своей большой сильной рукой. Наши скомканные рубашки мы подсунули под головы вместо подушек. Я по-прежнему оставалась в своих джинсовых шортах, а он в своих вельветовых штанах. Дальше у нас дело не зашло. На полу возле кушетки стояла полупустая бутылка текилы, лежали складной нож Кристофера и разрезанные пополам лаймы, похожие на огромные зеленые глаза. Он обводил пальцем рисунки на моем теле, на сплошь забитой левой руке: китайские водяные драконы, стилизованные волны, все выполненные в бирюзовых, сине-фиолетовых и зеленых тонах. С зеленой краской работать труднее всего — ты мешаешь ее с белой, белая сливается с цветом твоей кожи, и ты не видишь, что зеленый пигмент тоже вошел под слой эпидермиса и бьешь иглой все глубже и глубже, покуда не получаешь шрам. Я потратила уйму времени, упражняясь с зеленым, прежде чем начала работать с клиентками. Желтый тоже сложный пигмент.

— Ты такая красивая. Все это… — Кристофер легко провел пальцем по извилистым стеблям плюща, которые поднимались от моего локтя к плечу.

Насколько я видела, у него на теле не было ни единой наколки. Кожа смуглее, чем у Джулии, отливающая скорее оливковым, нежели бронзовым; почти безволосая грудь, темная полоска волос под пупком. Он легко похлопал пальцами по внутренней стороне моего локтя: нежная тонкая кожа, сплошь покрытая листьями затейливых очертаний.

— Наверное, это больно. Я пожала плечами.

— Пожалуй. Боль забывается. Ты помнишь лишь, насколько острой она была. А в результате у тебя остается это…

Я провела ладонью по своей руке, перевернулась на другой бок и села.

— Вот, что я сделала сегодня ночью. — Я разогнула ногу и поддернула штанину шорт, чтобы показать новую татуировку. — Видишь?

Кристофер сел, провел растопыренной пятерней по своим черным волосам, а потом нагнулся, чтобы рассмотреть наколку. Волосы у него упали на лоб; одну руку он положил на мое бедро, другую на свое колено. Я видела широкую спину, оливковую кожу, бледный тонкий полумесяц у самого основания шеи: шрам.

На спине были и другие, неровные зарубцевавшиеся шрамы, порой достаточно глубокие, чтобы можно было засунуть в них кончик пальца. Следы от шрапнели или осколков стекла, разбросанных в стороны силой взрыва. Его длинные волосы легко касались моей ноги, ниспадая подобием темного водопада.

Я судорожно сглотнула, переводя взгляд со спины Кристофера на татуировку на моем бедре, на малую часть оной, которую я могла рассмотреть между его рук, темных прядей волос и обтрепанных краев своих шорт. Высокий мужчина, наклоняющийся вперед так, что длинные волосы заслоняют все лицо. Водопад. Занавес. Кристофер вскинул голову и посмотрел на меня.

Занавес отдернут.

— Черт, — прошептала я. — Черт, черт…

Я резко отпрянула от него и вскочила с кушетки.