Я посмотрела на следующую страницу, с посвящением.
«Памяти моего отца посвящается».
Я громко вскрикнула. Кристофер вздрогнул и резко сел.
— В чем дело, Айви? Что случилось?
— Книга! Она другая! — почти провизжала я, потрясая книгой у него перед носом. — Он не умер! Сын… он закончил ее, она совсем другая!
Он поморгал, стараясь проснуться, и взял у меня книгу. Когда он открыл ее, я ткнула пальцем в фронтиспис.
— Вот! Видишь? Она изменилась.
Я хлопнула Кристофера по руке, по свежей наколке, которую я так и не продезинфицировала, не перевязала.
— Эй!.. Прекрати, Айви, прекрати…
Я уронила голову в ладони и расплакалась, сидя на краешке кровати. Я слышала, как он перелистывает страницы. Наконец он вздохнул, положил руку мне на плечо и сказал:
— Ну, ты права. Но… может, это другое издание? Или что-нибудь такое?
Я помотала головой. Горе и ужас переполняли меня; некое чувство, более сильное и острое, чем паника или даже животный страх.
— Нет, — наконец проговорила я хриплым голосом. — Книга… И вообще все. Мы каким-то образом все изменили. Та карта…
Я встала и прошла в рабочий кабинет — медленной, неверной поступью, словно пьяная. Я включила свет и посмотрела на свой рабочий стол.
— Вот, — тупо сказала я. Посреди стола, отдельно от колоды, лежала последняя карта. Пустая. — Последняя. Последний козырь. Все изменилось.
Я повернулась и уставилась на Кристофера. Он казался озадаченным, встревоженным, но не испуганным.
— Ну и что такого? — Он потряс головой, решился слабо улыбнуться. — Что плохого-то? Может, это хорошая книга.
— Я о другом. — Язык у меня еле ворочался. — Я имею в виду, теперь все будет иначе. Даже если перемены коснутся только мелочей, все равно: как раньше, уже не будет…
Кристофер вышел в гостиную, посмотрел в окно, а потом открыл входную дверь. Через всю комнату протянулся косой бледно-золотой луч, который заканчивался прямо у моих ног.
— Солнце восходит. — Кристофер посмотрел на небо. — Туман рассеивается. Думаю, день будет хорошим. Но жарким.