— Открывайте, — сказал он. — Вскрывайте там, где заклеено. Я понял, что он имеет в виду, и тем не менее открыл конверт согласно его указаниям. Как я и ожидал, там, где склеенные части распались на длинные тягучие волокна, появился слабый фосфоресцирующий свет. Я видел его и раньше, но не понимал его природу.
— Так, значит, это вам не нравится? — спросил я. — То, что он фосфоресцирует?
— А что тут может нравиться? Что они задумывают против меня все более и более странные вещи? А ведь я не дурак, и вы это знаете.
— Да-да, знаю, — сказал я. Раздвинув портьеры, я посмотрел на железнодорожную линию. — Значит, это и есть линия Уэст — Лондон? — спросил я.
— Да.
— А линия, которой больше не пользуются, шла рядом с ней?
— Да, на этой стороне. Так как же мне спать по ночам? Она постоянно шумит. Постоянно. Поезда никогда не останавливаются. Никогда.
Марко прижал ко лбу подушечку ладони, словно методист, обучающий актеров, как нужно изображать головную боль.
— Понятно, — сказал я. — А можно спросить — это что такое?
Я указал на небольшую кучу земли на полу близ окна и на непонятные знаки на стене, сделанные мелом.
— Это мое дело, — мрачно произнес он.
— Не хотите — не говорите.
Идя домой, я думал о земле. Я смутно вспомнил, что читал что-то о магии и предсказаниях. Африканские колдуны гадают о будущем по разбросанной земле. Содержимое книжных полок Марко свидетельствовало о том, что у него далеко не праздный интерес к оккультным наукам. Интересно, как далеко они его увлекли.
Я представил себе квартиру и подумал, что надо бы разрезать этот жалкий ковер, чтобы обнажить доски, лежащие под ним. Все, что мне было нужно, это правильное лицо и еще чтобы оно находилось в этой квартире и смотрело из нее на Синклер-роуд.
Придя домой, я нашел это лицо.
На коврике для вытирания ног лежала небольшая груда корреспонденции. Я забрал ее в квартиру. Потом я сделал нечто такое, чего никогда прежде не делал. Сам не знаю, почему я это сделал — может, просто вспомнил о Марко, а может, так, без всякой причины, взял да и решил досадить бедняге, однако я выбрал самый большой конверт и вскрыл его так, как он это делал, разорвав и верхнюю часть, и нижнюю. Слишком поздно я понял, что конверт содержал ответ на мое объявление в «Сцену»: письмо, краткая биография и черно-белое фото восемь на десять.
Я тотчас извлек то, что осталось от фотографии. Корреспондентка обратила внимание на мое предупреждение насчет наготы, да и снялась в чем мать родила. Руки и ноги у нее были темные, что заставило меня подумать, уж не азиатка она или арабка. Грудь и живот светились от соседнего открытого окна. Возможно, это окно в квартире Марко. Между грудями и пупком был проведен ряд горизонтальных линий, которые, как мне показалось, были сделаны хной. Ее левая рука лежала на грудине, чуть ниже горла, что показалось мне до странности уязвимым жестом для женщины, которая добровольно позирует обнаженной.
Я высыпал на пол то, что оставалось в конверте. Голова женщины, которую я столь бесцеремонно оторвал от тела, была повернута кокну, на лице — далекий, задумчивый взгляд. На другом клочке, который я невольно оторвал от фотографии, были ноги модели. Вокруг лодыжек были все те же рисунки, сделанные хной, в виде точечных линий. Только собрав все три куска, я смог сполна оценить ее высокую статную фигуру.
Я взглянул на письмо и краткую биографию. Ее звали Вита Рей. Наверное, сценический псевдоним. По ее словам, она хотела работать, потому что стремилась попасть в кино. Позирование для фото говорило о том, что она легко держится перед камерой. Она сообщила номер своего мобильного телефона и адрес в Пэддингтоне, похоже временный.
Я знал, что лучше бы мне выждать еще несколько дней, пока придут другие биографии, но мне было скверно оттого, что я нехорошо обошелся с фотографией Виты Рей, к тому же она подходила для «Синклер-роуд», и я набрал номер ее телефона.
ebooksa