Князь, покачивая, поднес бокал к свету. Полюбовался игрой света, дробившегося на хрустальных гранях. Покатав напиток по стенкам бокала, он сделал глоток. Посмаковал под языком сладкую горечь.
— Фатум! — повторил князь.
Выбрав гусиное перо, Николай Михайлович придирчиво осмотрел кончик и, попробовав его на бумаге, обмакнул в серебряную чернильницу.
Почерк у него был тяжелый, с наклоном влево, но четкий и разборчивый. Странные угловатые значки, напоминавшие то ли руническое, то ли шумерское письмо, быстро заполняли строку за строкой, видно было, что подобная тайнопись для князя привычна. Дописав очередную строку, он отложил перо, и снова взялся за колоду.
— C’est plus simle que ca,[5] — пробормотал он.
Пламя свечей дрогнуло, тени на стенах затрепетали. Князь повернул голову, покосился через плечо.
— Сильвестр, я просил не тревожить! — проворчал он.
— Прошу прощения, ваше сиятельство. Прибыли казаки для сопровождения под началом корнета лейб-гвардии гусарского полка. — Мужчина в черном сюртуке остановился, на пороге, чуть склонив голову в поклоне. — Воды для лошадей просят.
— Так дай воды! — чуть раздраженно ответил Козловский. — Вели подождать. Скажи, собирается князь. Не знаю… Вина им предложи. Да смотри, немного! Корнета проведи в гостиную. Подай, что попросит.
— Слушаюсь, ваше сиятельство. — Он помялся. — Подводы так и не прибыли, ваше сиятельство. Что делать?
— Едут, они едут! Через час здесь будут, не сомневайся. А пока вели коляску запрягать. Людишкам скажи, пусть собираются. А то от страха, поди, уже разбежаться готовы.
Секретарь с поклоном отступил за дверь.
Николай Михайлович вновь разложил карты. Сверил расклад с записями в блокноте и тяжело вздохнул.
— Да, судьбу не обманешь.
Чуть склонив голову, он уставился на пламя свечей. Взгляд его стал мутным, пустым. Казалось, что старый князь заснул с открытыми глазами.
— Два века… Без четырнадцати лет, — прошептал он. — Сто восемьдесят шесть лет никто не сможет сломать
Словно очнувшись от звуков собственного голоса, князь встрепенулся, собрал карты в футляр.
— Сильвестр! — оборотившись в сторону двери, негромко позвал он, уверенный, что его услышат.
Секретарь неслышно возник в дверном проеме.
Николай Михайлович погрел бокал в ладонях, поднес к носу, наслаждаясь ароматом. Сделал последний глоток.