Реликварий,

– Не трогайте, ради всего святого! – Для того чтобы ликвидировать последствия прикосновения, Киртсема едва не оттолкнул лейтенанта от странных зарослей. – К ним ни в коем случае нельзя прикасаться.

Д’Агоста отступил в сторону:

– Что это? Какой-то эксперимент?

– Нет. Перед вами искусственная среда. Воспроизведение в Нью-Йорке древних джунглей, которые являются нашей общей прародиной.

Д’Агоста тупо смотрел на шнуры.

– Значит, это произведение искусства? И кто же на него здесь смотрит?

– Это концептуальное искусство, – раздраженно пояснил Киртсема. – На него никто не смотрит. Оно не предназначено для обозрения. Достаточно того, что оно существует. Шнуры, свисая пучками, никогда не соприкасаются, так же как человеческие существа, обитая рядом друг с другом, остаются в одиночестве. Мы одиноки и пребываем в невидимом мире. Точно так же, как сами мы невидимками плывем через космический океан. Как сказал Деррида: «Искусство есть то, что искусством не является», и это означает…

– Вы знаете, что его звали Грегори?

– Жаком. Жак Деррида. Никакой он не Грегори.

– Я говорю о человеке, который был вашим соседом.

– Как я уже сказал, мне его имя было неизвестно. Я избегал его как чумы. Догадываюсь. Вы появились в результате моих жалоб.

– Жалоб?

– Да. Я звонил и звонил. На пару звонков они среагировали, а затем являться перестали. – Киртсема вдруг растерянно поморгал и продолжил: – Постойте. Ведь вы из отдела расследования убийств. Этот мужик кого-нибудь прикончил?

Д’Агоста не ответил. Он достал из кармана пиджака блокнот и попросил:

– Расскажите мне о нем.

– Он переехал сюда два года назад. Может, чуть меньше. Поначалу вел себя очень тихо. Затем начали прибывать грузовики, и в его гнездо потащили всякие ящики и коробки. После этого и начался шум. И всегда ночью. Стуки, глухие удары, чмоканье насосов. А вонь… – Киртсема с отвращением сморщил нос. – Как будто он жег что-то ужасно едкое. Он замазал окна изнутри черной краской, но одно как-то разбилось, и я заглянул внутрь, пока он не вставил новое. – Зеленоголовый ухмыльнулся. – Странная картина. Микроскопы, большие стеклянные реторты, в которых что-то кипело, здоровенные металлические боксы, на которых мигали огоньки, аквариумы…

– Аквариумы?

– Аквариумы. Один на другом. Множество рядов. Очень емкие, а внутри – водоросли. Ежу понятно, что он был каким-то ученым. – Слово «ученый» Киртсема произнес с заметным отвращением. – Прозектор. Редукционист. Я же, сержант, исповедую холистические взгляды.

– Понимаю.

– Потом в один прекрасный день здесь появились люди из электрической компании. Сказали, что им надо провести линию высокого напряжения в его жилье, или что-то в этом роде. И они отключили у меня электричество на два дня. Два дня! Но жаловаться в «Кон Эдисон» бессмысленно. Дегуманизировавшиеся бюрократы!