Песнь Кали

22
18
20
22
24
26
28
30

Признаюсь, что первой я взял в руки собственную книгу. Она раскрылась на заглавной поэме «Зимние настроения». Я попытался читать, но казавшийся раньше очень тонким образ старухи, бродящей по своему дому на ферме в Вермонте и общающейся с мирными привидениями, в то время как снег засыпает поля, совсем не стыковался с жаркой калькуттской ночью и завываниями безжалостного муссона, сотрясающего оконные стекла. Я взялся за другую книгу.

Поэзия Даса сразу же увлекла меня. Из коротких вещей в начале самое большое удовольствие я получил от «Семейного пикника» с его юмористическим, но ничуть не снисходительным взглядом на необходимость терпеливо сносить чудачества родных. Лишь беглая ссылка на «голубые, насыщенные акулами воды Бенгальского залива/Не затмеваемые парусом или дымом далекого парохода» и краткое описание «храма Махабалипурам/песчаника, истертого морем, возрастом и молитвой/ставшего теперь игрушкой со сглаженными углами/для карабкающихся детских коленок и фотографий дядюшки Нани» определяли местом действия Восточную Индию.

На «Песнь матери Терезы» я смотрел уже другими глазами. Теперь я меньше внимания обращал на академичное влияние Тагора в разработке этой многообещающей темы, и гораздо очевиднее казались мне прямые указания на «смерть на улице, смерть на обочине,/безнадежные одиночества, среди которых она шла,/теплый детский плач о помощи/на холодной груди не имеющего молока города». И тогда я попытался представить, будет ли когда-нибудь признано эталоном сострадания, каковым, как я чувствовал, оно и является, это эпическое произведение Даса о юной монахине, услышавшей зов во время переезда в другую миссию и отправившейся в Калькутту, чтобы помочь бесчисленным страждущим, хотя бы предоставив им место, где бы они могли упокоиться в мире.

Я повернул книгу, чтобы взглянуть на фотографию М. Даса. Она успокоила меня. Высокий лоб и печальные, чистые глаза напомнили мне фотографии Джавахарлала Неру. В лице Даса было то же аристократическое изящество и достоинство. Лишь очертания рта – полноватые губы с приподнятыми уголками – наводили на мысль о чувственности и некотором эгоцентризме, столь необходимых поэту. Я вообразил, что понимаю, откуда у Камахьи Бхарати такая чувственная красота.

Выключив свет и пристроившись рядом с Амритой, я уже с гораздо большим оптимизмом ожидал наступления грядущего дня. А дождь на улице продолжал поливать перенаселенный город.

10

Калькутта, Владычица Нервов,

Зачем хочешь ты уничтожить меня без остатка?

У меня есть конь и вечное убежище.

Я еду в свой город.

Пранабенду Дас Гупта

Воскресным утром на встречу в связи с передачей рукописи собралась пестрая компания. Гупта позвонил без пятнадцати девять. К тому времени мы уже два часа были на ногах. За завтраком в открытом кафе Амрита объявила о своем решении на этот раз поехать со мной, и я не мог ее отговорить. В сущности, эта идея вызвала у меня облегчение.

Разговор по телефону Гупта начал в неподражаемом стиле, присущем всем телефонным разговорам в Индии.

– Алло,– сказал я.

– Алло, алло, алло.

Звук был такой, словно мы использовали для связи две консервные банки и несколько миль бечевки. Сплошной скрежет и пощелкивание.

– Мистер Гупта?

– Алло, алло.

– Как поживаете, мистер Гупта?

– Замечательно. Алло, мистер Лузак? Алло!

– Да, слушаю.