Феликс широко зевнул, быстро поднялся, надел верхние вещи, валенки и, чуть вздрагивая от холода и ночного пробуждения, вышел из палатки в ледяную северную ночь. Вахлаков моментально успокоился и захрапел, словно оказавшись в недосягаемости для той черной силы, что душила и давила его у костра. Сновидения его были тусклы и серы, мучительно вязки, так что во сне он все ворочался и ворочался, однако остальные туристы спали крепко.
Феликс Коротич вышел в холодную зимнюю ночь и увидел, что костер почти прогорел. Вахлаков назло сжег весь оставшийся хворост. Феликс поплелся к деревьям, чтобы набрать валежника; он освещал путь фонариком, хотя луна светила довольно ярко. Турист набрал полную охапку хороших сухих веток и сучьев, отнес к угасающему костру, еще несколько раз возвращался к лесу. Работа выгнала из него остатки сна, разогрела кровь, заставила ее быстрее струиться по жилам. Феликс с большим удовольствием кормил пламя, аккуратно подбрасывая веточки, сучья, хвойные лапы, от которых взлетали ввысь сотни веселых искорок. Огонь разгорался все сильнее, все выше, а молодой человек все носил охапки хвороста. Наконец рядом с костровищем образовалась порядочная куча топлива; запаса должно было хватить до утра. Феликс расположился на еловых ветвях, на которых недавно предавался злобным мыслям его предшественник. Рядом он положил ружье.
Феликс смотрел на разгоревшееся пламя и незаметно для себя задремал. Он не уснул, а впал в какое-то странное оцепенение, которое сковало все его тело и разум, разлилось по рукам и ногам. Он сидел, вытянув ноги, сложив руки на груди, прикрыв глаза, ни о чем не думая; до его сознания смутно доносился запах гари от потрескивающих в огне сучьев. Запах становился все сильнее и неприятнее, резче, заполняя все вокруг; Феликсу показалось, что рядом с ним, на лапнике, кто-то сидит. Молодой человек приоткрыл тяжелые набрякшие веки и покосился в сторону; ледяной ужас пронзил его душу. Рядом, также вытянув совершенно голые обгорелые ноги, сидела давняя соседка, тетя Валя. На ней был халат, вернее, лохмотья, черные, полуобгоревшие; сгорели почти все волосы на голове. Лицо тоже было сильно попорчено огнем, от носа почти ничего не осталось, сгорели губы и веки, только блестели зубы в свете полной луны, в отблесках костра. Теперь Феликс не мог уже пошевелиться от страха, парализовавшего его. Он попытался только чуть отодвинуться от тети Вали, но она медленно повернула голову и уставилась прямо в лицо Коротича белыми мраморными шариками закатившихся глаз:
— Здравствуй, сосед! — хрипло пропела она, подмигивая. — Узнал меня? Вот и свиделись. Что же ты к телефону не подходишь?
Феликс не мог говорить, он глядел на ужасную покойницу, выпучив глаза, приоткрыв рот, едва дыша сжатой грудью. Вокруг стояла жуткая тишина, даже ветер не гудел в верхушках деревьев, а луна изливала свой мертвенный свет на снежный ковер вокруг костра… Ощущение нереальности происходящего охватило Феликса, в душе его пробудилась слабая надежда, что он всего лишь видит страшный сон, в котором ожили призраки его давнего преступления. Он старался проснуться, оказаться в обычной и нестрашной жизни, но запах горелого мяса был так явственен, так силен, а тетя Валя так саркастически смотрела на него своими белыми, словно сваренный белок яйца, глазами, что проснуться не удавалось.
— Вот сейчас и дядя Коля подойдет, муженек, значит, мой! — сообщила тетя Валя игриво. — Здесь такие места, что покойники могут запросто разговаривать и в гости приходить. Ты зачем сюда пожаловал, соседушка? По мертвым, стало быть, соскучился?
За черными силуэтами деревьев раздались тихие поскрипывающие шаги; кто-то шел к ним, приближался, торопился, чтобы вступить в приятную беседу… Феликс по-прежнему был лишен возможности двигаться; он хотел было дотянуться до ружья, схватить его, нажать на курок, прицелившись в эту наполовину сгоревшую мертвую бабу, выстрелить в упор, чтобы полетели клочки паленого мяса и лохмотьев халата, но руки не слушались его. А из-за деревьев вышел некто, смутный абрис фигуры чернел на фоне посеребренного луною снега. Фигура приближалась к костру, на ходу помахивая рукой в приветственном жесте.
— А вот и дядя Коля! — радостно сообщила тетя Валя, хватая Феликса за рукав. — Иди, поздоровайся с дядей Колей. Это ничего, что ты нас сжег, мы не в обиде, мстить не будем. Рады мы, что ты по-соседски все же решил навестить нас в этом краю мертвых. Будем опять вместе, как когда-то; зачем нам собачиться, ссориться? — с этими доброжелательными словами соседка похлопала Феликса по спине.
Ужасный запах гари стал невыносимым. От этого ли или оттого, что страх превысил все мыслимые пределы, студент вдруг вскочил на ноги и дико заорал.
Его пронзительный вопль разнесся над лесами и холмами, вонзился в самое небо, пролетел над снежной равниной на несколько километров… Феликс дико кричал, визжал, орал и рыдал от нечеловеческого ужаса, обуявшего его. Из палатки выскочил полуодетый, в одном валенке, Степан Зверев, за ним выбежали Юра Славек и Егор Дятлов. У Степана было второе ружье, которое он профессионально держал одной рукой стволом вверх. Юра успел схватить туристический топорик, поблескивающий остро наточенным лезвием. Ребята бросились к орущему Феликсу и принялись хлопать его руками по спине; Степан же и вовсе повалил студента на снег ловкой подсечкой. Очумевший от происходящего Феликс пробовал сопротивляться, он извивался и продолжал орать, катаясь по подтаявшему от близости костра снегу, но вскоре чуть опомнился и замолчал.
— Он, видно, уснул у костра, вот и подпалил ватник! — возбужденно кричал Юра Славек, взмахивая бесполезным топориком. — Ох, и напугался же я!
— Точно, мы выбежали, а он уже полыхает! — говорил Егор Дятлов, бросая пригоршни мокрого снега на Феликса. — Как факел. Если бы мы не услыхали, он бы сгорел напрочь!
— Такой вопль трудно не услышать, — мрачно сказал Зверев, забрасывая ружье за спину и вытирая руки о подол свитера. — Вот тебе и дежурный; чуть не сгорел, нас перепугал своим диким криком, уснул на посту… На фронте за такие дела могли под трибунал отправить. И к стенке, между прочим, поставить могли. Эх ты, парень!
От волнения в речи Степана чуть сильнее обычного слышался кавказский акцент, он говорил быстро и горячо, с придыханием. Студенты помогли товарищу подняться, принялись отряхивать его. До Феликса стал доходить смысл происходящего и сказанного; выходит, он задремал на дежурстве, подпалил ватник от костра, который сам развел чересчур сильно, и чуть не сгорел. А из-за сильного запаха паленого ватника ему приснился страшный сон про погибших когда-то в огне соседей. Какой ужас! — он мог бы заживо сгореть здесь, на ночной лесной поляне, превратиться в уголь, в головешку; а еще того хуже, мог получить ужасные ожоги и стать изуродованным инвалидом, ослепнуть, да черт знает что еще могло с ним приключиться! Из врачей здесь только недоучка Женька с его простыми домашними средствами типа йода и валерьянки, так что и помочь-то было бы некому.
Феликсу стало нестерпимо стыдно за свой сон, за свою слабость, так позорно обнаруженную перед товарищами: надо же, уснул на посту! Вот тебе и спортсмен, сильная личность, призер республиканских соревнований! Как маленький мальчик, не справился со своим организмом, уснул и стал посмешищем для товарищей! Коротич старался не смотреть в глаза Степану и ребятам; он низко опустил голову и уставился в снег.
— Посмотрите, товарищ Зверев, на нем ведь лица нет! — вдруг заметил Юра Славек. — Он с утра какой-то бледный, я заметил. Наверное, он заболел.
Юра хотел выручить товарища, спасти его от позора и осмеяния, но на самом деле вид у Феликса был неважный: отекшее бледное лицо, мешки под глазами, заострившийся нос… Голова его немилосердно болела и кружилась, словно он перекатался на карусели, как когда-то в детстве, давным-давно, когда мама водила его, четырехлетнего, в парк отдыха и там он до рвоты накатался на убогой лошадке по кругу, по кругу, по кругу… Феликс зашатался, и его стошнило.
— Ну, только этого не хватало! — расстроено сказал Егор Дятлов. — Ты что это, Феликс, неужто и впрямь заболел?
— Похоже… — выдавил Феликс между двумя приступами мучительной рвоты.
Ребята обступили Феликса; из палатки уже вышел Женя Меерзон, к нему присоединились Олег Вахлаков и Толик Углов, подпрыгивающий от мороза — он не надел тулуп и теперь ужасно боялся заболеть. Боялся он заразиться от подозрительно бледного Феликса, которого продолжало тошнить; наверняка Феликс заразился в поезде какой-нибудь жуткой инфекцией, и теперь все могут подхватить этот смертоносный микроб!
ebooksa