Конечно, неплохо было бы попросить серебряных пуль, но, боюсь, у тети Нюси их нет.
– Возьми просто веревок покрепче, мало ли!
– Угу.
Пашка ушел. А я остался с Костылем под мышкой и бабулькой на шее.
Брыкались оба. Костыль-нога понятно почему: ей хотелось делать деревяшки из людей, а не ждать, пока из нее самой что-нибудь сделают. А бабулька увидала неубранную Пашкину комнату, поняла, что я здесь живу, и решила продемонстрировать свою любовь. Надумала сделать уборку. Я сперва не понял, когда бабка отпустила мою шею. Думал: наконец-то отвалилась, собралась домой. Щас! Отвалившись, она рванула к Пашкиному письменному столу и с грохотом смахнула все, что на нем было:
– Бардак! Сейчас, Игорек, я приберусь...
Я быстро подхватил бабку за шкирку и опять повесил на шею:
– Не шумите, теть-Нюсю разбудите!
– Уснет, ничего ей не сделается, – сопротивлялась бабулька, – ты же не можешь жить в таком свинарнике!
– Могу. Тихо!
– Ну Игорек! – Старуха попыталась вырваться. Ха, сама же варила мне «богатырскую силу»!
Костыль-нога между тем угрожающе постукивала по полу. Я держал ее под мышкой, но ей хватало длины, чтобы постукивать, и оттолкнуться-убежать она тоже могла, спасала только «богатырская сила».
Я стоял, как дурак, посреди комнаты и думал: «Не выскользнули бы!» Но они не успели. Вошел Пашка с нитками, веревкой и чесноком и стал привязывать к Костылю шелковую ниточку. Костыль-нога брыкалась, бабулька – тоже, обе они нам мешали. На сто первой попытке приладить ниточку Пашка не выдержал:
– Слушай, давай ее где-нибудь запрем?
– Ногу?
– Нет, Джульетту твою. Всю операцию нам сорвет, е-мое!
Я согласился, что да, бабулька-Джульетта может, она такая, но только где ее запереть? В шкафу – негуманно, в кухне она устроит погром и всех перебудит...
– В сортире, – нашелся Пашка, – он на улице, стучать будет – мать не услышит!
– А если теть-Нюся ночью выйдет?
– М-дя... А, придумал – в бане! Она тоже на улице, только ночью туда никто не сунется!