А она: «Нет, сейчас пора домой. Можешь и не провожать, я потом сама найду».
Я говорю: «Давай встречаться. Я завтра в экспедицию приду».
А она: «Вот, – говорит, – и пришли». А место глухое, на дороге, возле ваших раскопов.
Вокруг – ни огонька и ничего. Деревья стоят, темно, тихо.
Я говорю: «Да давай, провожу! Не хочу тебя здесь оставлять!»
А она: «Не приставай! И идти за мной не надо. Ты уже привел, я, считай, дома. Хочешь меня увидеть, приходи сюда завтра, в полночь. А сейчас иди! За мной следить не надо, рассержусь!»
И сама меня целовать стала. Повернула и в спину толкает. Я несколько шагов прошел, нехорошо сделалось. Женщину одну в таком месте оставил, неправильно это… Обернулся, а нет на дороге никого. Вообще никого, во все стороны. Понимаете, ну несколько шагов всего прошел! И хоть бы камень стукнул, хоть бы кусты шелохнулись! Я постоял – может, услышу чего… Ну, и домой пошел, чего поделаешь. Да и жутко стало, что таить… Непонятно потому что – там же вдоль дороги кусты стоят, колючие, сплошной стеной. И дорога каменистая, щебнистая…
Толик так сразу и подумал, что женщина из экспедиции, потому что больше таким взяться неоткуда. А его на раскопе вчера на смех подымают, рассказывают про привидение. А он не такой дурак, чтобы живую бабу спутать с привидением, и смеяться над собой он не позволит!
Толик очень сильно подозревал, что женщину в экспедиции прячут, чтобы над ним посмеяться, и тогда надо было оторвать башку всем, кто это все придумал. А если еще и она сама придумала «енти научные штучки», чтобы над ним посмеяться, Толик намеревался оторвать башку и ей. Расстались мы холодно, потому что Толик, твердокаменный материалист, совершенно не поверил в мой правдивый и честный рассказ. Но женщину он очень хотел встретить, и довелось ли ему – не знаю.
Продолжение третье, самое короткое
Спустя два дня после позорного бегства Герасима, в тот самый вечер, когда мы с Толиком летели в Красноярск, главный художник и чертежник Вася пошел гулять вдоль канала. Настроение у него было плохое, потому что жена не писала, а страсть к юной студентке, пуганой старшеклассниками, оставалась неразделенной.
Сгущались сумерки, из тополинной чащи вылетела сова, сделала свой неприятно-бесшумный круг и вернулась обратно. В этом месте канал раздваивался; часть клокочущей, булькающей воды от шлюза поворачивала вправо и текла прямо на поля, к поливальным установкам. От установок вдоль канала давно уже кто-то шел; вскоре Вася увидел, что этот человек – женщина и вряд ли из экспедиции, потому что «экспедишницы» обычно не носили платьев, а эта дама была в платье.
Что-то заставило Василия сделать несколько шагов и встать в тени тополей, незаметно. Ему же, несмотря на начавшиеся сумерки, было очень хорошо видно женщину, идущую вдоль канала. Лицо у нее было задумчивое, грустное, и смотрела она больше на воду, чем по сторонам.
Не сразу сообразил Вася, где он видел это коричневое платье, эту прическу на длинных костяных шпильках. А когда сообразил, поступил не очень храбро, но разумно: стал отступать все дальше и дальше, в гущу деревьев, и, отойдя подальше, потеряв из виду женщину, во всю прыть кинулся в лагерь.
Продолжение четвертое, последнее
Это последствие было самым жизнерадостным, при всем его безобразии. Потому что, как всегда, привидения стали источниками маленьких развлечений. И тоже, как всегда, активнее всех развлекались наши милые старшеклассники.
Взрослый контингент резвился все-таки более сдержанно. Некоторые, под видом передачи опыта, рассказывали страшные истории самым впечатлительным девицам; один даже переборщил, вспоминая, как за ним гонялся скелет в золотом шлеме и в белых тапочках.
Другие поступали более тонко, заводя за общим столом разговоры с самым задумчивым видом, что тут, под лагерем, должна быть парочка погребений, и что их необходимо отыскать…
Школьники действовали проще. Раза три их предупреждали по-хорошему, что попытки скрести по брезенту палаток и издавать «нечеловеческие» звуки будут караться всей мощью взрослого состава экспедиции. Потом начались репрессалии, и некоторые любители этого вида спорта стали ложиться спать одетыми, даже не снимая сапог.
Воспитательного смысла во всем этом было немного: ведь трудно воспринять всерьез гнев дяденьки, который гонится за тобой и при этом радостно хохочет. Единственное, что может усвоить такой убегающий мальчик, – это что бегать надо побыстрее.