Она перестала слушать и повернулась. Перед ней стоял пустой мольберт. Наташа протянула к нему руку, потом резко отдернула, обошла мольберт и направилась к дороге. Ноги слушались плохо и почти не чувствовались, словно она простояла целую вечность, но Наташа упрямо шла вперед. Идти было недалеко. Она должна была убедиться.
Наташа приподняла веревку с красными лоскутками, преградившую путь, нагнулась, перешагнула через бордюр и оказалась на дороге. Посмотрела вдаль, куда убегала пыльная серая лента, сделала несколько неуверенных шагов, а потом ее ноги подкосились, и она рухнула на колени, пачкая подол выходного сарафана. Теперь это было уже все равно — все было все равно. Ни звука, ни движения, и в горячем асфальте под ее коленями не было ничего, кроме тепла осеннего солнца. Бал окончился. Она была дома. А дорога была просто дорогой, не знающей ни чувств, ни голода. Пустой вольер, покинутый хищниками. Голый асфальт в выбоинах и трещинах. Все.
С легким шелестом на дорогу упал съежившийся от жары платановый лист. Наташа протянула руку и прижала лист к асфальту, и лист тихо хрустнул.
— Это было? — шепнула она кому-то. — Что же было?
— Эй, тебе плохо что ли? — спросили у нее над ухом. Наташа подняла голову, потом лениво качнула ею.
— Нет, — сказала она. — Мне хорошо. Мне очень хорошо. А я вас знаю — вы из милиции. Вы приезжали тогда сюда — на аварию, помните?
— Да, — мужчина, облаченный в одни брюки, присел на корточки рядом с ней, — было дело. Слушай, так тебе точно нормально?
— Да, спасибо.
— Удивительно, — он покачал головой и рассеянно почесал голую вспотевшую грудь. — Тогда слушай, я конечно, ну… Славка конечно… Может, ты объяснишь мне, что это сейчас было? Что вообще тут было — что-то не понял я ни хрена. Я никогда не видел, чтобы так картины рисовали… и чтобы такие картины! И чего народ друг на друга набросился? Я из Славки, конечно, вытрясу… Но, может, ты сама мне скажешь?
Наташа снова покачала головой и, прищурившись, посмотрела на небо, перечеркнутое ветвями платанов.
— Это было приобщение к искусству, — пробормотала она и засмеялась.
— Ага! — произнес мужчина, очевидно сделав для себя какой-то вывод — вряд ли в пользу Наташиного психического здоровья. Ей же было все равно.
— Слушай, Серега, отстань ты от нее! — резко произнес над ней Славин голос. — Я ж тебе сказал — приглядывай! Почему она на дороге сидит?! Иди, разберись с народом.
— Да ей в больницу надо — ты посмотри на нее!
— Разберемся!
— Ты лучше объясни…
— Разберемся! — голос Славы зазвучал резче. — Потом, Серега, все потом. Иди!
Он опустился рядом с Наташей.
— Ну? — спросил тихо, потом тронул за плечо. — Ну, ты как?
— Где картина?