Последнее предложение

Роман обернулся — в коридоре их было только трое, а правая дверь в дуплообразный проход была плотно закрыта. В сущности, он и так чувствовал, что Риты с какого-то момента времени уже нет за его спиной, но только сейчас убедился в этом окончательно. И тут его ноздрей коснулся запах. Чуть сладковатый запах горелого мяса — и другой — горящего дерева. Из дверной щели потянулся сизый дымок, и Роман услышал вскрик — глухой, надрывный, наполненный болью.

— Сука! — вдруг визгливо завопил Лозинский и метнулся к закрытой двери — почти не уловимое глазом движение, но Роман опередил его. Ему никогда не приходило в голову, что он может опередить призрака.

Ты ведь знал, Рома, ты ведь практически знал… почему же ты позволил?

У всех свои законы.

… и только после всех этих дерганий я писала последнее предложение и ставила число. Вот тогда уже книга считалась законченной и была неприкосновенна.

…свои законы…

Разве писать можно только пером и только на бумаге?

Он с разбега ударился в дверь и распахнул ее. Рита, скорчившись и прижав к груди правую руку, вздрагивала на деревянном полу, и вокруг нее уже танцевали острые язычки пламени, трогали рассыпавшиеся влажные волосы, и те тихо потрескивали. Возле ее плеча лежало то, что некогда было ножом с широким лезвием. Теперь это больше походило на оплавленную, расползающуюся стеариновую свечу. А на полу большими шатающимися буквами было выцарапано одно-единственное предложение, и под ним стояла дата. Там пол полыхал вовсю, но буквы были вырезаны очень глубоко — Роман даже представить не мог, чего ей это стоило и как она смогла это сделать — и были все еще хорошо видны. Казалось, надпись на полу была сделана огнем.

Он кинулся вперед, бросив меч, и подхватил стонущую девушку. Ее лицо было белым, из прокушенной нижней губы струилась кровь, а рука… о господи, ее рука!

— Прочти… — прошелестел ее голос. — Скорей…

Денис остановился в дверном проеме, его глаза превратились в две дыры, наполненные извивающимися черными червями, лицо плыло, растекалось, рот растягивался, превращаясь в акулью пасть. Валерий и Ксения влетели в комнату, проскочив сквозь Лозинского, как сквозь туман, а следом за ними, огибая его, хлынул поток сотворенных покойниками созданий, и где-то в их гуще трепыхнулся и с визгом исчез Гай. Дверь в противоположном конце комнаты слетела с петель, Роман обернулся, Рита дернулась, высвобождаясь из его рук, выскальзывая, и он тотчас повернулся снова — спиной, одновременно отталкивая девушку, но она крепко вцепилась в него уцелевшей рукой. Времени сделать что-то другое уже не было, меч был на полу, а Нечаев, метнувшийся к ним, двигался слишком медленно.

Удара он почти не почувствовал — лишь легкий толчок в спину, левее позвоночника, и внутрь, под ребра проникло что-то очень холодное. Рита, прижимавшаяся к нему, дернувшись, странно всхрипнула, и из ее спины выросло тонкое длинное острие, тут же исчезло, и по сливочной коже протянулся красный поток. Кто-то закричал сзади — кажется, это был Валерий, раздался звук удара, словно кому-то снесли голову. Роман пошатнулся и услышал злобный, задыхающийся вопль.

— Ну… это ничего! Все равно возможность есть! Прощайте!

Все это уже было неважно. Полыхающий пол тянул к себе, он старался удержать Риту — нельзя ей на этот пол, нельзя… а она все еще цеплялась за его плечо, шепча:

— Ты прочел?! Прочел?!

— Да, — сказал Роман, поднимая голову и глядя на взвившиеся в прыжке тела, взметнувшееся оружие и удаляющуюся среди всего этого спину Лозинского, обманчиво беззаботную. — Да.

— Я тоже прочел, — весело сказал чей-то чуть дребезжащий, разбитый голос.

Не опустилось, разрубая плоть, занесенное оружие, застыли взметнувшиеся к ним обманутые тела, оцепенели протянутые когтистые лапы и словно замерзли острые язычки пламени. Остановилось время… нет. Остановилось действие. А время шло — шло вместе с кровью, струящейся из-под его ладони, зажимавшей рану на тонкой спине, с его дыханием, ставшим таким хриплым и бесполезным, с движениями Нечаева, выползшего откуда-то слева, волоча разрубленную ногу, с пьяными шагами Ксении, чья ладонь прыгала на рваной ране на боку от чьих-то зубов. Время еще было.

Денис удивленно повернулся, и навстречу ему с пола поднялся человек, до этого момента сидевший на корточках и вчитывавшийся в огненную надпись. Простецкий, небритый мужичок-работяга лет сорока-сорока пяти в потрепанных брюках и растянутой футболке. Из одного кармана его брюк торчала сложенная газета, из другого — горлышко водочной бутылки. В губах мужичка дымилась «беломорина», а в уголках чуть прищуренных глаз собрались веселые лучики морщинок.

— Что? — Денис ошеломленно оглядел свое застывшее воинство, потом устремил горящий взгляд на мужичка. — Что?