— Любопытно просто. Говорят, она, вроде как, вообще с острова никогда не выезжает, живет затворницей. Хотелось бы посмотреть, что он напоследок себе нашел.
— А от чего умер-то? — Роман сопроводил вопрос зевком.
— Кто-то неаккуратно в него ножом ткнул — как раз во время дня рождения. Вот Горчаков взял да и умер.
— Так может это веселая вдова? — без всякого энтузиазма предположил Роман. Чернов покачал головой.
— Насколько мне известно, нет. В момент убийства она хлестала коньяк в присутствии кучи свидетелей… хотя подробностей я не знаю. Вроде там кого-то посадили…
Анатолий бросил на остров последний взгляд, подошел к своей машине, отключил сигнализацию картинным движением и сделал Роману приглашающий жест.
— Подбросить?
— Не, — отозвался тот, оценивающе оглядывая темно-синий «Гран вояджер» приятеля. — Я свою продал и теперь отвыкаю от роскоши. Думал, ты приедешь на чем-нибудь более внушительном.
— Надоели джипы, хочется изящества, — Анатолий открыл дверцу, потом любовно похлопал «крайслер» по крылу. — Австрийская сборка, салон удобный, а главное — очень вместительный багажник.
— Да, если что — много конкурентов поместится.
— Меня изумляет, что ты в своем «Фениксе» ухитрился продержаться так долго! — чуть сердито заметил Анатолий. — Мне кажется, что весь коллектив во главе с генеральным должен был выкинуть тебя в окно сразу же, как ты в первый раз открыл рот!
— Не принимай на свой счет — я всего лишь сделал рациональное замечание, — Роман опустил на глаза солнечные очки и постучал ногтем указательного пальца по стеклу. — Взгляни — разве эти глаза лгут?
— А, иди ты! — буркнул Анатолий, плюхаясь на сиденье. — До послезавтра — и не вздумай опоздать! И постарайся иметь человеческий вид, а то тобой сейчас только детей пугать!
— Яволь, герр комендант!
Чернов сплюнул в открывающееся окно, запустил двигатель, и «вояджер» величаво вырулил с площадки, мягко шурша шинами. Роман закурил, глядя ему вслед, усмехнулся, окинул рассеянным взглядом площадь, после чего развернулся и неторопливо зашагал по тротуару к тому месту, где все так же лежал человек в джинсовом костюме. Остановившись возле него, Савицкий хмыкнул, после чего несильно пихнул лежащего носком ботинка в бок.
— Эй, Желудь! Вставайте, граф, пора на расстрел!
Пальцы откинутой руки дрогнули, сжались, лежащий перекатился на спину, явив круглое мясистое лицо, испещренное красными прожилками, и припухшие мутные глаза, которые, моргая, уставились на Романа.
— Наше вам, — сердечно сказал лежащий, источая густую волну перегара. — А че — уже утро?
— Для тебя — да. Что, Желудь, опять с женой не поладил? Другого места для спанья не мог найти? Как ты по ночам не мерзнешь — не понимаю. Ночью-то и заморозки бывают. Не думаешь ты о других, Желудь. А то представь — идут люди утром бодрой массой, полной надежд на будущее, а тут твой заиндевевший труп. Очень неприятно.
— Грех так говорить, сосед, — просипели с асфальта, задумчиво глядя на дымящуюся сигарету в пальцах Романа. — Дай-ка ты мне лучше на стекляшечку… для поправиться…