– Ах, этому! Почему это расследование должно меня каким-то образом трогать? Оно не останавливает строительство, и это, честно говоря, единственное, что меня могло бы озаботить. Они могут вести свое расследование до посинения, если им того хочется. Мне страшно нравится фраза, которой вы, журналисты, так часто оперируете: «У меня имеются все основания полагать». На самом деле она означает: «Я хочу так считать, но у меня, черт бы его побрал, нет никаких доказательств». Создается впечатление, что вся ваша братия окончила одну и ту же школу, где основной заповедью было: «Делай из себя осла, когда берешь у кого-нибудь интервью», – закончил Фэрхейвен с издевательским смехом.
Смитбек напряженно ждал, когда умолкнет это идиотское ржание. Он еще раз попытался внушить себе, что сумел достать мерзавца, это и вызвало его сарказм. Выждав еще немного, он заговорил, стараясь изо всех сил придерживаться нейтрально-холодного тона:
– Скажите, мистер Фэрхейвен, почему вы проявляете столь живой интерес к музею?
– Да потому, что я его очень люблю. Для меня это самый лучший музей в мире. Я практически вырос в нем, любуясь динозаврами, метеоритами и драгоценными камнями. Меня туда водила нянька. Пока она, спрятавшись за слонами, обнималась со своим парнем, я в одиночку бродил по залам. Но вас это не должно интересовать, поскольку никак не вписывается в образ большого и жадного капиталиста. Вообще-то, Смитбек, если напрямую, то я вам не по зубам.
– Мистер Фэрхейвен...
– Хотите выслушать мое признание, Смитбек? – ухмыльнулся Фэрхейвен.
Смитбек выжидающе умолк.
– Я совершил два совершенно непростительных преступления, – понизив голос до шепота, произнес Фэрхейвен.
Смитбек сделал все, чтобы сохранить вид ничему не удивляющегося, прожженного репортера, который он специально репетировал для подобных случаев. Он знал, что сейчас последует какая-то шутка. Не исключено, что оскорбительная.
– Мои преступления заключаются в следующем... Вы готовы?
Смитбек помимо воли покосился на диктофон, чтобы убедиться, что тот работает.
– Я богат и, кроме того, занимаюсь недвижимостью. Это два моих смертных греха. Меа culpa[6].
Журналистский инстинкт подсказывал Смитбеку, что на сей раз он полностью облажался. Он провалил интервью. Потерпел сокрушительное поражение. Парень наверняка кусок дерьма, но он здорово умеет обращаться с прессой. До сих пор Смитбек от него так ничего и не получил, и скорее всего ничего не получит. Однако он решился еще на одну попытку:
– Вы все еще не объяснили...
– Смитбек, – сказал, поднимаясь с кресла, Фэрхейвен, – если бы вы только знали, насколько предсказуемо все ваше поведение и ваши вопросы. Если в вы знали, насколько вы утомительны и убоги не только как журналист, но, простите, и как человек, вы бы наложили на себя руки.
– Я хотел бы получить объяснение...
Фэрхейвен нажал на кнопку, и его голос заглушил конец фразы, которую произнес журналист.
– Мисс Галлахар, проводите, пожалуйста, мистера Смитбека.
– Хорошо, мистер Фэрхейвен.
– Это весьма неожиданно...