Стучать и поднимать шум, было глупо. Барон, передав поднос с едой для неё прислуживающей девке, ушёл к Митричу. Ошеломлённый таким её поведением, он чуть не плакал от обиды. Опустившись на лавочку, сжал голову в тисках рук. Грудь его вздымалась.
— Что дышите, как… лев? — не удержался опять, чтоб не всунуться тот.
— Скажи лучше, как загнанная собака, — разъярился он.
Но Митрич не настроенный на ругань сочувственно спросил:
— Плохо?
— Митрич, ты даже не представляешь насколько… — Обиженно посопел Серж, собираясь ещё что-то сказать, но осёкся на полуслове. Жаловаться для него непривычное дело.
— На представлять не претендую, но догадываюсь.
— Закрыла дверь. Не ломать же, — буркнул барон.
— Езжайте-ка вы пока домой. Оденетесь, как подобает. С камелиями потолкуйте и она глядишь остынет. Распетушилась сладу нет.
— Я не могу… Не могу поддаваться на её уловки.
Митрич осерчал.
— А…, с чего у меня должно брюхо болеть. Ваше дело. В конце-то концов, делайте как знаете…
Такой пыл Митрича загнал барона в тупик.
— Может, ты и прав, Митрич, — пошёл на попятную он. — Пожалуй так и сделаю.
Глава 33
Убедившись в том, что дело пошло на поправку, барон ускакал в Москву. Мысль проконсультироваться с камелиями засела в мозгу, и он решил попробовать. А когда вернулся из Москвы в поместье, был поражён тишиной. На лавочке в саду сидела, вытирая глаза от бегущих слёз, и сморкаясь, в непомерно большой платочек старая нянька.
— Сергей Генрихович, разве вы не с княжной, аль забыли что?
— Что? Где она? — напугался он. «У меня от неё голова пойдёт кругом!»
— Барин, да вы не в курсе…, уехала, голубушка моя, в путешествие. — Растерянно пролепетала она, оставив нос в покое.
Он с трудом разжал губы.