Снова открыв глаза, он увидел, что Никс отступил на несколько шагов, словно пытаясь сбежать. Но теперь он наконец-то смотрел прямо на него. И страх в его взгляде испугал самого Джейкоба, потому что стало ясно, что парень боится не его. Скорее выходило, что Никс боялся за него. Парень дрожал, и Джейкоб мог бы его пожалеть, если бы только не хотел кастрировать.
Господи Иисусе, подумал он. Господи Иисусе, что же со мной не так?
Джейкоб вцепился в дочь. Ему хотелось отнести ее в дом, потом лечь. Если б только ему удалось отдышаться, успокоиться, остановить эту пульсирующую боль в голове, этот звон в ушах, жжение на коже.
— Мистер Клоуз, — медленно и отчетливо заговорил Никс. — Я не сделал вашей дочери ничего плохого, мистер Клоуз. Я просто привез ее домой. Она в беде, сэр.
Никс сглотнул, и Джейкоб видел, как дернулся его кадык.
— Вы знаете Тима Бликера? Блика? Блик подсадил Нив на «пыльцу».
Джейкоб почувствовал, как сердце стремительно уходит в пятки. Как отвратительно звучали эти слова, когда их произносил посторонний человек. Он еще крепче вцепился в Нив, девушка снова хихикнула. Ее глаза были закрыты, тем не менее она стала показывать на что-то и кричать:
— Летит! Она летит!
От смеха дочери сердце Джейкоба сжималось. Хороший отец должен быть достаточно сильным, чтобы спасти свою маленькую девочку.
— Послушайте, — продолжал Никс. — Блик — мерзавец. Он, скажем так, темный. Вы же не хотите, чтобы ваша дочь связывалась с ним.
Джейкоб едва слышал Никса, а уж понять и вовсе не мог. Парню казалось, что он говорит конкретные вещи, но на самом деле он не сказал ничего.
«Скажем так, темный». И что, черт возьми, это должно означать?
И все это время сквозь звон в ушах, сбивчивое дыхание, невразумительные речи Никса и хихиканье Нив до Джейкоба доносился голос Джонни Митчелл, тихонечко звенящий в одном из наушников, болтавшихся у него на шее. Этот звук казался таким далеким — как дочь, как молодость, как все хорошее, что было в этом мире. А рядом остался только мелкий панк, который смотрел теперь на него так, словно Джейкоб был какой-то особенно паскудно раздавленной на дороге животиной.
— Слушай меня, — отрывочно, с присвистом заговорил Клоуз. Ему приходилось напрягать все усилия, чтобы выговорить каждое слово. — Если я когда-либо увижу тебя возле моей дочери снова, я, мать твою, прикончу тебя. Ты не сможешь ходить. Не сможешь есть. Ты пожалеешь, что ты вообще можешь дышать. Я тебя… уничтожу.
Где-то на середине его речи Никс начал пятиться к калитке: на лице его был ужас. Он покачивал головой и шевелил губами, но до Джейкоба не доносилось ни звука — хотя он не сразу это понял. Ему пришлось поднапрячься, чтобы по губам прочесть то, что пытался сказать мальчишка:
— Нет. Нет. Нет.
Джейкоб хотел пойти за ним, но ноги не слушались. Он понял, что больше не поддерживает Нив — она уже лежала в одном из стоявших на лужайке кресел, скорчившись, как бывало, если они с Амандой засиживались на вечеринках допоздна, а девочка уставала и хотела домой. Как она оказалась там? Когда он выпустил ее из рук? Долгие секунды он смотрел на нее, пытаясь понять, в порядке ли она. Не замерзла ли, может, ей нужно одеяло?
Никс стоял по ту сторону калитки, все еще качая головой и бормоча:
— Все в порядке, мистер Клоуз. Я позабочусь об этом. Вы будете в порядке. Я это сделаю.
О чем, черт подери, говорит этот пацан? Он будет в порядке?