Тёмная половина

Как только он немного отвлечет свое внимание, она решила тут же вытащить ножницы из своего тайника и воткнуть их ему в глотку.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПРИБЫТИЕ ПСИХОПОМПОВ

— Поэты болтают насчет любви, — сказал Мэшин, водя свою бритву взад и вперед по ремню в постоянном и почти гипнотическом ритме, — и это о"кей. Пусть будет любовь. Политики говорят о долге, и это тоже о"кей. Пусть будет долг. Эрик Хоффер говорит о пост-модернизме, Хью Хефнер — о сексе, Хантер Томпсон — о наркотиках, а Джимми Сваггард говорит о Боге — отце Всемогущем, создателе рая и земли. Эти вещи все существуют — все о"кей. Ты знаешь, к чему я клоню, Джек?

— Да, я кажется понимаю, — сказал Джек Рэнгли. На самом деле он ничего не понимал, не имел даже ни малейшего представления об этом, но когда Мэшин был в подобном настроении, только лунатик стал бы спорить с ним.

Мэшин повернул лезвие вверх и вдруг разрезал ремень надвое. Более длинная часть упала на пол холла в бассейне подобно вырванному языку.

— Но то, о чем я говорю сейчас — это рок, — сказал он. — Потому что, в конце концов, рок все определяет.

Джордж Старк «Дорога на Вавилон»

22. ТАД В ДВИЖЕНИИ

«Вообрази, что это книга, которую ты пишешь, — подумал Тад, поворачивая руль налево, на Колледж-авеню, и оставляя университетский городок позади себя. — вообрази, что ты — герой этой книги».

Это была просто магическая мысль. Его сознание было заполнено беснующейся паникой — как своего рода умственный ураган, в котором фрагменты возможного плана действий крутились в воздухе, подобно щепкам с сорванных ветром кровель. Но эта мысль была бессмысленной беллетристической дребеденью, поскольку ему ведь надо было не только самому действовать, как персонажу из своих же книг, но и заставить подстраиваться к себе других действующих лиц в этом романе (типа Харрисона и Манчестера, к примеру). То, что можно было более или менее гладко выстроить на бумаге в тиши своего кабинета за любимыми столом под нависшими тремя столь привычными лампами, и с банкой холодной «Пепси» или чашкой горячего чая рядом с ним… все эти мысли тут же улетучились сейчас под порывами встречного ветра. И все это столь чужое и никому ненужное беллетристическое дерьмо улетело вместе с ветром, оставляя Тада только с кусочками какого-то плана действий… кусочками, из которых можно было весьма легко что-то соорудить. Тад вдруг открыл, что у него есть нечто, что может даже оказаться действенным.

«Это сработает лучше всего, — подумал Тад. — Если же нет, то ты окажешься под попечительской опекой, а Лиз с детьми — скорее всего, мертвыми».

Но что насчет воробьев? Где должны быть здесь прилажены воробьи?

Он не знал. Роули объяснил ему, что они психопомпы, провожатые оживших мертвых — и это все годилось здесь, несомненно. Да. Но тогда неясен следующий пункт. Потому что старый лис Джордж снова ожил, но ведь он же был также и мертвым… мертвым и разваливающимся от гниения на части. Поэтому, воробьи, хотя и годились, но не всегда и не во всем. Если воробьи привели Джорджа назад из «страны мертвых», где бы он там ни был, почему же Джордж сам ничего не знал о них? Как получилось, что он не помнил даже им самим написанной на стенах двух квартир фразы «ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ СНОВА»?

— Потому что я написал это, — пробормотал Тад, и его сознание вернулось к тому, что он написал в своем дневнике, когда сидел в кабинете, на грани транса.

Вопрос: Эти птицы мои?

Ответ: Да.

Вопрос: Кто писал о воробьях?

Ответ: Тот, кто знает… Я знаю. Я хозяин.

Вдруг все ответы оказались почти внутри его сознания — ужасные, немыслимые ответы.

Тад услышал долгий и слабый звук, исходящий из его же рта. Это был стон!