Приглушенные голоса со всех сторон отозвались невнятным бормотанием Коули этим не удовлетворился.
— Ну, о чем я говорил?
Каждый из пятерых промычал собственную версию полузабытого вопроса Коули.
— И каков ответ?
— Можно кое-что потерять, — ответил отец О"Брайен.
Он поднял руки в доказательство своих слов. Его правая кисть была откушена подчистую — по-видимому, очень давно, — осталась лишь подушечка ладони под большим пальцем и сам большой палец, продетый в ручку винной бутыли. Левая кисть полностью отсутствовала, а также запястье и две трети руки до локтя. Кость сантиметров на пятнадцать торчала из культи у локтя. Она была коричнево-желтой, кроме недавно заточенного белого конца.
— Правильно, — сказал Коули. — Можно многое потерять — руки, глаза, губы. Иногда голову.
— Голову? — переспросил священник. — Я никогда не видел, чтобы теряли…
— Во Франции. Когда мы вытащили из расселины вроде этой, только с водой, демона-волка…
— Ах да, он выпрыгнул из скалы. Теперь вспомнил. Такого монстра мне нипочем не забыть. У него были громадные челюсти. Он разом откусил голову тому студенту. Как его звали?
— Неважно.
— Но мы с ним путешествовали целый год, а я даже имя вспомнить не могу.
— Не надо сантиментов.
— Иван! — воскликнул О"Брайен. — Его звали Иван.
— Хватит, священник. У нас много работы.
— С этим-то? — Шамит глянул на меня, задрав тонкий прыщавый нос.
Я ответил ему таким же упорным взглядом, готовый сказать что-нибудь презрительное самым снисходительным тоном. Но по какой-то причине мои голосовые связки отказывались превращать мысли в слова. Мне удалось выдавить из себя только непотребную помесь рыка и бормотания.
И тут Коули поинтересовался:
— Когда будут сжигать архиепископа с его содомитами?
— Завтра, — сказал О"Брайен.