Случились две вещи. Одна чрезвычайно важная, другая — просто курьезная. Я обнаружила, где они прячут мальчика. Впрочем, опишу все по порядку. Это поможет успокоить нервы. Теперь я поняла, что только изложение в письменном виде творящегося здесь безумия позволяет мне самой не сойти с ума.
Во-первых, портретная съемка прошла довольно гладко. Кроули достаточно тщеславен. И на его лице были написаны два смешанных чувства: удовольствие быть запечатленным на фотографии и некая подозрительность, выразившаяся в жесткой складке у рта. Думаю, он симпатизирует мне. В той степени, в какой Кроули вообще способен испытывать симпатию к кому бы то ни было. Акт исцеления, продемонстрированный им сегодня утром после дуэли, был обусловлен одновременно и участием, и желанием порисоваться. Но мне он не доверяет.
Лицо Дэнниса, которое у меня почему-то ассоциировалось с прокисшим молоком, на фото вышло бледным, невыразительным и слегка плотоядным.
Фишер казался безмятежным. Жаба, взгромоздившаяся на свой деревянный трон и греющаяся в лучах всеобщего внимания.
Египтянку, как мне кажется, загипнотизировали. Она движется будто в трансе, а глаза невыразительные и пустые. Думаю, без наркотиков не обошлось. Вероятно, ей колют в вену какой-нибудь сильнодействующий препарат. Она с трудом забралась на трон и вся ссутулилась, приготовившись к съемке. Я почему-то вспомнила рассказ Дэнниса о ходячих мертвецах на Гаити. Это впечатление еще больше усилилось, когда я поймала египтянку в видоискатель. Я до того разволновалась, что еле удержала камеру.
Немецкий пилот надел под пальто корсет. Я в этом ничуть не сомневаюсь. На снимке он вышел гораздо стройнее и пропорциональнее, чем показался мне вчера. Конечно, потеря крови прибавила ему бледности, зато неожиданно проявились выправка и своеобразное достоинство, которое, как мне казалось ранее, он окончательно утратил. Да, компания здесь собралась весьма странная. Остальные были так же нелепы и даже не стоят того, чтобы описывать их по отдельности.
Вынув из фотоаппарата пленку, я заменила ее чистой, хранившейся там же, в чехле. Я даже не могу объяснить, зачем это сделала. Просто не хотелось отдавать отснятую пленку. У меня не было времени на то, чтобы установить правильное освещение, придать модели нужную позу. Все это мероприятие проходило, можно сказать, по конвейерному принципу. Однако мне кажется, что снимки получатся весьма любопытными. «Роллей» — первоклассный аппарат, и пленка была высшего качества. Пленку я спрятала, и, надеюсь, мне удастся забрать ее позже. Она лежит между балками под расшатавшейся половицей в комнате наверху, предназначенной Фишером для наиболее экзальтированных гостей. Повторяю, я сама не могу объяснить свой поступок. В любом случае, вряд ли мне придется за это отвечать. К тому времени, когда откроется обман, я успею совершить проступок более серьезный, чем хищение снимков.
После обеда, когда почти все удалились к себе, чтобы вздремнуть, я украдкой последовала за Джузеппе, вышедшим из кухни с полным ведром в руках. На обеде нам подавали фазана в устричном соусе, и стелющийся в холодном воздухе запах этого яства подсказал мне, что в ведре — наши объедки. Дождь лил не переставая, выстукивая громкую дробь по высохшим листьям, еще висящим на ветвях, и по тем, которые уже опали, но пока не успели сгнить и смешаться с лесной подстилкой. Поэтому Джузеппе не слышал моих шагов у себя за спиной. Лишь однажды он остановился, словно почувствовав вдруг чье-то присутствие. Его мощные плечи сгорбились под плащом-дождевиком, а у меня от страха волоски на руках встали дыбом, совсем как шерсть на загривке у испуганной кошки. Джузеппе немного постоял и пошел, не оборачиваясь, дальше.
Он пробирался сквозь густые заросли, я — за ним. Очень скоро послышался звук, похожий на шум бегущей воды. Я поняла, что мы идем к ручью, разделяющему лес пополам. Тропинка, по которой я гуляла раньше, шла чуть западнее. Лес казался почти непроходимым, но я старалась не терять из виду мощную фигуру Джузеппе, так как хлещущие по лицу ветки и густая поросль под ногами сбивали меня с пути.
Цель нашего путешествия находилась на самом берегу ручья. Это была сколоченная из досок будка с плоской крышей, без окон. Она была такой низкой, что даже ребенок не мог в ней выпрямиться во весь рост. Внутри, должно быть, было абсолютно темно. Щели между досками для прочности и тепла были промазаны креозотом, а посредине были просверлены дырочки — очевидно, для вентиляции.
Я затаилась в ста футах за толстым стволом платана, но все прекрасно видела. Будка была сделана недавно: на жухлой листве желтела россыпь мокрых опилок. Эти доски распиливали на днях. Даже на таком расстоянии от шума осенней воды меня пробирала дрожь. Как там, в такой темноте и такой тесноте, ребенок справляет естественные надобности? Одет ли он? Господь милосердный! Руки у меня затряслись, и я даже содрала мох с коры укрывавшего меня дерева. Я с трудом сдерживалась: меня возмущало бессердечие этих людей и собственная душевная лень, потворствующая их злодеяниям. Рахит. Дети трущоб.
Что еще Фишер говорил мне на судне? Лучше умереть, чем так жить? Я вся тряслась от гнева и ярости в этом мокром, равнодушном лесу. Вдруг до меня донесся голос, перекрывающий рев бушующей стремнины.
— Питер! Питер! Я принес тебе поесть, — кричал Джузеппе.
Значит, у мальчика было имя.
Помощник Фишера поставил ведро на землю и присел на корточки. Тут я заметила небольшой латунный замок, на который запиралась навесная дверца. Они приняли меры, чтобы, будущая жертва не сбежала.
Сбежала я. Завтра попытаюсь спасти мальчика, а пока у меня нет моральных сил с ним встретиться. К тому же я опасаюсь разоблачения, что будет катастрофой для нас обоих.
Ситон оторвался от дневника, понимая, что приближается к развязке. В блокноте оставалось страниц тридцать, но из них Пандора успела исписать всего две. Пол подошел к барной стойке, заказал себе еще выпить и сел на место. Затем, посмотрев на мраморные разводы обложки, устало потер глаза. Конец у этой истории наверняка оказался несчастливым. Об этом нетрудно было угадать по отрезанному пальцу Пандоры. Чудо, совершенное Кроули, обернулось обратной стороной, назло или из мести. Но через десять лет после истории, изложенной на этих страницах, Пандора умерла. Покончила с собой.
Ситон уже знал, что было дальше. Потягивая пиво и машинально раскрывая в очередной раз тетрадку, он невольно думал о том, сохранились ли хоть какие-нибудь доказательства той трагедии.
ebooksa