— Габриель Антеус, — сообщил я в ответ, пожимая его руку и радуясь тому, что на этот раз вспомнил свою фамилию без всяких усилий, как любой нормальный человек.
— Антеус? — повторил Стефоми.
— Вам знакома моя фамилия? — быстро спросил я, бессознательно стискивая его ладонь.
— Э-э-э… нет, нет. Пожалуй, она мне незнакома, — ответил Стефоми, высвобождая свою руку и рассеянно потирая ее. — А что, я должен ее знать?
— Нет. Просто вы… вы переспросили это таким тоном…
— Но ведь фамилия-то необычная, вы согласны? — продолжал Стефоми, глядя на меня ясными синими глазами. — Каково, кстати, ее происхождение?
— А-а-а… э-э-э… — Я лихорадочно старался подобрать подходящую страну. — Думаю, это французская фамилия.
— Французская? — переспросил Стефоми. — А вам не кажется, что, скорее, греческая?
— Нет, по-моему, все-таки французская, — повторил я, борясь с охватывающим меня отчаянием. — Но в сущности, я плохо знаю свою родословную.
Я получал удовольствие от разговора, но такие вопросы ставили меня в неловкое положение. Возможно, мне следовало откровенно признаться, что я не знаю ответов на них, что не могу вспомнить. Но поверил бы он мне? Ведь мое состояние нельзя признать нормальным по любым меркам, не так ли? У меня мелькнула мимолетная и горькая мысль, каким легким мог бы стать подобный разговор для других, — им не пришлось бы каждую секунду выдумывать правдоподобную ложь. Я почувствовал, как меня охватывает знакомое паническое состояние, такое же, как при попытке завязать разговор с моей юной соседкой по лестничной площадке. Да и вообще, способен ли я на нормальный диалог? И о чем я мог бы вести разговор? Меня зовут Габриель. По крайней мере это мне известно. Значит, пока я знаю свое имя, все не так уж и плохо.
— А что вы делаете в Будапеште? — спросил я, пытаясь отвести внимание от своей персоны.
— Осматриваю здешние достопримечательности. И изучаю их. Посещаю церкви и соборы. У меня степень доктора по философии религии. Я читал лекции по этому предмету, — ответил он.
— А теперь больше не читаете?
— Нет, похоже, больше не читаю.
— Что же, содержание ваших лекций было слишком спорным? — спросил я, зная, насколько деликатным предметом может быть религия.
— Ха! Проблема заключалась не в содержании, а в том факте, что я мог доказать большинство моих теорий или, по крайней мере, вплотную приблизиться к их доказательству. Людям же это не нравится. Во всяком случае теперь, когда моя карьера лектора, похоже, безвременно закончилась, я продолжаю вести исследования как частное лицо.
— Будапешт весьма подходящее место для этого, — заметил я. — Здесь так много великолепных церквей и соборов.
— Их действительно здесь немало. И я, пожалуй, продолжу свое занятие, чтобы суметь осмотреть их все, — закончил молодой ученый.
«Не уходите, — хотел я сказать. — Пожалуйста… не бросайте меня здесь вот так! Ведь у меня никого нет». Пальцами я нащупал в кармане коробочку с рыбьим кормом. Я устал ждать, что все вернутся домой. И хотя это был всего лишь короткий разговор, собеседник мне безотчетно понравился. Я хотел бы подружиться с этим человеком. Никто другой мне бы не подошел. В какое-то мгновение у меня мелькнула безумная мысль сбить его с ног, унести к себе в квартиру, связать и держать там, чтобы у меня появился кто-то, с кем я смог бы разговаривать и жить под одной крышей. Кто-то способный заменить мне этот дневник. Но ведь люди увидели бы, как я несу его по улицам, возникло бы беспокойство, началось бы полицейское расследование, и я рисковал бы привлечь к себе нежелательное внимание. Да и вообще похищать людей — это не слишком хорошо. Так что я никогда не стал бы совершать чего-либо подобного.
— Простите? — сказал я, осознав, что, погруженный в размышления, не уловил фразы, только что произнесенной Стефоми.