Луна - Солнце мертвых

Должно быть, пуля попала в зверя: он издал вопль, совсем не похожий на волчий вой, и отпрыгнул за границу света и тьмы. Меж тем на дороге мой провожатый, широко расставив громадные ноги, хладнокровно отбивался от первого нападавшего с кошачьей изворотливостью зверя.

В отблесках огня сверкал наконечник его дубины, а волк, теперь уже молча, но с непостижимым упорством атаковал то справа, то слева. Подпрыгивая на высоту человеческого роста либо прижимаясь к земле, он постоянно был нацелен на горло возницы.

Однако отвлекаться было опасно; я снова бросил взгляд на "своего" зверя — и вовремя: тот, буквально на брюхе, уже успел подползти вплотную к повозке, и потому мне пришлось стрелять сверху вниз.

Вновь раздался рев боли, и волк покатился по траве. В азарте я хотел было спрыгнуть на землю, чтобы добить чудище, но меня остановил яростный крик возницы:

— Назад!..

Тогда, вскочив на сиденье, я принялся почти в упор расстреливать вертящегося ужом у колес повозки зверя…

Впереди послышался ужасный визг — бородач, изловчившись, сбил своим длинным оружием нападавшего в прыжке волка наземь, и тот, подвывая, бросился прочь.

Мужик же, не переводя духа, обернулся к повозке и ударил дубиной катающегося по траве, казалось бы, просто изрешеченного моими пулями второго зверя. Из рассеченной лапы хлынула черная кровь, волк с диким воплем неожиданно вскочил и, поджав лапу, нырнул в придорожные кусты.

Спустя несколько мгновений вокруг снова было тихо.

Обессиленный, я сидел в повозке, кучер приводил в порядок упряжь.

— Ну что теперь скажете, господин? — спросил он, успокаивая взбудораженную лошадь.

Я неуверенно развел руками:

— Волки…

— А что же вы своего не убили? — усмехнулся он. — Сколько пуль?

— Семь, — вздохнул я. — Но ведь ранил?

— Ранили, — согласился бородач. — Да только от ран тех через час следа не останется.

— А от твоей палки останется, что ли?!

— Останется, — твердо сказал он. — Только не от палки. — И протянул мне свое оружие.

Я взял дубину в руки и, повернувшись к догоравшему на обочине дороги факелу, поднес к глазам. С одной стороны на нее, словно наконечник копья, был насажен массивный крест, концы которого были заострены и заточены как бритва. Сама палка была гладко отшлифована и вся покрыта вязью каких-то непонятных узоров и знаков.

— Вот так-то, — тихо проговорил он и, помолчав, добавил: — Вот потому-то они меня и боятся…