Оборотень

Стерев кончиками пальцев испарения с зеркала, она оглядела себя. Ее узкое лицо было бледным, как всегда, только губы слегка припухли. Пригладив пальцами волосы, спускавшиеся до шеи, она убрала их за уши.

Сейчас ты наденешь платье, схватишь сумочку и туфли, бросишь через плечо «чао» и поймаешь на улице такси, велела она своему непрезентабельному отражению. И эта ночь, прошедшая под девизом «на одну ночь — никому не рассказывай», будет забыта.

Когда Мета выглянула в дверь, темноволосого мужчины нигде не было видно. На расправленном одеяле лежала ее украшенная кристаллами сумочка, рядом с матрасом стояли босоножки, словно ей следовало вскочить в них и бежать на свободу через дверь в противоположном конце комнаты.

Из комнаты рядом с ванной послышался звон посуды, и Мета услышала аромат кофе. Прежде чем она успела что-то сообразить, как уже стояла в дверном проеме и глядела в кухню, напоминающую чулан, хотя через окно и падал солнечный свет. К ее огромному разочарованию, мужчина уже натянул рубашку. Бросив быстрый взгляд через плечо, он взял с полки вторую чашку и налил в нее кофе. Очевидно, он не предполагал, что Мета забредет в кухню, когда он предоставил ей возможность спокойно уйти.

— Доброе утро, — произнес он, протягивая чашку.

Он попытался улыбнуться, но глаза его оставались серьезными. Они светились темно-синим светом, окруженные ободком, напоминавшим по оттенку линию, обозначающую горизонт. Головокружительное сочетание!

— В любом случае кофе делает его гораздо лучше, — ответила Мета, не зная, что еще сказать. Чтобы справиться со смущением, она отпила глоток и с облегчением поняла, что желудок с радостью принял теплую жидкость. — Кстати, меня зовут Мета.

— Давид.

Низкий голос, а тон сдержанный, заставлявший предположить, что мужчина предпочитает говорить тихо.

Мета вынуждена была признать, что, даже только что выйдя из душа, Давид все равно пахнет возбуждающе. Она смотрела, как он пьет кофе, и внезапно поняла: он на пару лет моложе ее, ему максимум двадцать пять. Из-за его темных волос и серьезного вида можно было ошибиться, но теперь, в утреннем свете, сомнений не оставалось. Студент, подумала Мета. Или того хуже: какой-нибудь опустившийся боксер, если принять во внимание его старые и свежие раны.

Она смущенно оглянулась на спальню, где по-прежнему играли «Violent Femmes», и взгляд ее упал на картину, стоявшую у стены под окном. Строго геометрически поделенная картина с точно очерченными плоскостями, которые казались вырезанными хирургическим инструментом и тщательно пригнанными друг к другу. Цвета блеклые, практически без акцентов, не говоря уже об игре света. Мете показалось, что она смотрит на современное строение с непривычной перспективы. В картине было что-то знакомое, и она вот-вот должна была понять, что именно.

— Очень интересно… Чье это? — спросила она и хотела было пройти к картине, но внезапно почувствовала, как его настроение с напряженного сменилось плохо скрытым нетерпением.

Она тут же пожалела о своем появлении в кухне.

Давид поставил чашку и задумчиво посмотрел на Мету.

— Мне действительно очень жаль… — начал он. — Я знаю, что это напоминает дешевую отмазку, но у меня назначена встреча и мне пора выдвигаться. Очень важная встреча.

Мета почувствовала себя так, словно он ее выругал. Уголки ее губ дрогнули, пытаясь сложиться в искусственной улыбке, но даже это ей не удалось. Небрежным жестом поставив чашку, она направилась к своим вещам.

Давид остановился в дверном проеме со скрещенными на груди руками.

— Если бы не встреча, мы могли бы спокойно…

— Нет, довольно, — оборвала его Мета и быстро прошла к двери.

— Почему бы тебе не оставить свой номер телефона? — спросил Давид.