Тени восторга

Консидайн ответил:

— Превращением вашей энергии, возникшей из поэзии, любви или любого восторга, в силу еще большего восторга. Из ощущения — в состояние!

Сэр Бернард положил на стол фотографию. Наклонившись вперед, не в силах скрыть снедающего его любопытства, он спросил:

— Вы хотите сказать нам, что вы это сделали?

— Пока я сделал только одно, — сказал Консидайн. — Думаю, что сделаю и остальное, когда найду для этого подходящее место на земле. Я живу, за исключением случая, как хочу и сколько хочу. Прошло двести лет с тех пор, как я родился, и, как видите, естественная смерть в ближайшее время мне не грозит.

В словах его не было ни заносчивости, ни похвальбы. Он откинулся в кресле, и одним лишь взглядом легко удерживал своих гостей в неподвижности. Он улыбался. Рядом с ним стояли его соратники; едва пригубленное вино сверкало в бокале, казалось, так же сверкал его дух, царивший в великолепном очистившемся теле. Филипп вспомнил такое важное для него тело Розамунды, и не мог не признать, что тело этого человека важнее, царственнее, ибо в нем не осталось и следа подспудных желаний.

Роджер полубессознательно пытался припомнить какие-нибудь великие строфы, подходящие для описания этого чуда, и не мог. Сэр Бернард оставил свой привычный скептицизм, недоверие покинуло его, он просто получал удовольствие от происходящего. Только зулусский король сидел, подперев голову рукой, и не проявлял никакого интереса к разговору о бессмертии человека.

Собравшиеся не замечали времени, похоже, оно просто утратило смысл. Два молодых человека вдруг вновь ощутили себя учениками, оказавшись лицом к лицу с тем, кто по праву мог стать их подлинным учителем и господином. Тишину нарушил голос сэра Бернарда.

— Ну а что же еще вы намерены предпринять? — спросил он.

Консидайн улыбнулся.

— Это всего лишь часть моего замысла, — сказал он. — Раз это удалось мне, значит, это могут и другие люди. Но для этого им придется поработать, и даже больше, чем мне. Может быть, я помогу им — не знаю. Продолжать жить — хорошо. Жить не за счет пищи и питья, а за счет силы воображения, пробуждающего силы желания, — тоже хорошо. Но умереть и жить снова — это задача на будущее, однако и это будет сделано. Дух человека покинет тело, а потом вернется и вновь оживит его. Однажды это обязательно произойдет, возможно, это сделает один из вас. Такое уже пытались проделать и раньше, может быть, не совсем удачно, но эти люди были первооткрывателями неоспоримого господства человека. Это то, что провозгласил ваш Христос — догмат обожествленного человека — «вскоре вы не увидите Меня, и опять вскоре увидите Меня».[23] Он был провозвестником победы над смертью.

В дверь опять тихо постучали, один из молодых людей подошел и шепотом передал сообщение. Консидайн выслушал его, посмотрел на своих гостей и сказал, продолжая прерванную мысль:

— И я покажу вам то, что со временем хотел бы претворить в жизнь.

Он шепнул несколько слов слуге. Тот кивнул и вышел. Консидайн оглядел стол и встал.

— Давайте пройдем в другую комнату, выпьем кофе и послушаем музыку. Прошу вас проявить снисхождение к моим привычкам.

Гости уверили его в полном понимании, встали и проследовали за хозяином. Длинная высокая комната, куда их проводили, была перегорожена занавесом необыкновенно глубокого синего цвета, яркостью напоминающего сапфир. Сэр Бернард ахнул от восторга. Консидайн сказал ему:

— Видите, мои путешествия были не напрасны.

— Где вы разыскали такое великолепие? — спросил сэр Бернард.

— Эти гобелены однажды выткали для меня, — ответил Консидайн, — в деревне, где видят цвет так же, как узрел его в своем видении святой Иоанн. Присядьте здесь, будьте добры.

В противоположном от занавесей конце комнаты стояло несколько удобных кресел, и к ним с некоторой церемонностью проводили посетителей. Всем, кроме Консидайна, предложили сигары и сигареты. Хозяин подошел к занавесям и раздвинул их. Открылся дальний конец комнаты, и там на небольшом возвышении сидели несколько человек с музыкальными инструментами. Зазвучала музыка.