— А если он сейчас… выпустит голубя? И тот помчится к Госпоже? — не унимался черный.
— Думаешь, помчится? — с сомнением наклонил голову его старший собеседник.
— А мы на что? — вопросом на вопрос ответил ворон. — Орудие судьбы порой должно молчать.
— Не должно торопить, что сбыться не сумеет, — подтвердил седой. — К тому же сам себя не схватишь за лапы и не вытащишь из гнезда. И у людей точно так же — в этом они не ушли от нас, птиц, ни на шаг.
— Зато меня не покидает ощущение, что мы с тобой, Искусник, во всей этой истории — слуги двух господ.
— Думаешь, двух? — усмехнулся седой ворон. — У меня на этот счет как раз другое мнение.
— Ты вечно стремишься все упростить, — каркнул черный. — А между тем все наше предприятие, мне кажется, повисло на кончике перышка.
— Нет, — покачал тяжелым клювом седой. — Для него это просто сон. И к тому же есть одна причина для того, чтобы тебе, Затейник, перестать, наконец, беспокоиться.
— Это что еще? — подозрительно воззрился на него товарищ.
— Его вид, — невозмутимо ответил седой.
Затейник покосился на Вадима, точно смотрел на травинку или еловую шишку. Затем чуть приоткрыл клюв от волнения:
— Ты хочешь сказать, что он теперь…
— Да, он снова человек, — странно сказал старший ворон. — Значит, ему удалось перешагнуть еще один день. Иначе сидели бы мы с тобой тут?
Черный некоторое время ковырял клювом заледеневшую древесину под когтями. Видимо, так ему лучше думалось.
— Что же тогда это — под нами? — неуверенно каркнул он.
— Думаю, просто сон, — пояснил Искусник. — Его сон. А мы с тобой — лишь случайные свидетели.
— Зачем же ему такой… ложный сон? — не унимался Затейник.
— Очевидно, именно он должен в этом что-то понять, — седой сделал движение, удивительно напоминающее человеческое пожимание плечами. — Когда быстро летишь, не всегда обращаешь внимание на то, что остается под крылом.
— А там может остаться что-то важное, — кивнул, наконец, черный.
— Очень важное, Затейник, — согласился седой. — Может быть, даже поважнее того, за чем ты летел.