— А вам не кажется, что это все выглядит уж чересчур надуманно?
— Не более надуманно, чем заявление о том, что я его нанял, — возразил Штефан.
Он почувствовал, что к нему постепенно возвращается уверенность в себе. Внезапное появление Дорна и Вестманна и — еще в большей степени — звонок Масена нагнали на него столько страху, что он поначалу потерял всякую способность соображать. Теперь он пытался логически мыслить, хотя, конечно же, понимал, как могли отнестись полицейские к выдвинутой им версии, особенно если учесть, что даже ему самому она казалась надуманной. Тем не менее он продолжил:
— Именно так оно, по-видимому, и было: он подслушал наш разговор и затем пошел вслед за Хальберштейн.
Дорн секунд пять смотрел на него, не произнося ни слова и даже не моргая. Затем он сказал:
— Итак, вы утверждаете, что никогда раньше не видели этого человека и не нанимали его для того, чтобы он избил Хальберштейн или же запугал ее каким-либо другим способом?
— Разумеется! — воскликнул Штефан.
Дорн вздохнул.
— Хотелось бы мне верить вам, господин Мевес, — сказал он. Впервые с момента его прихода Штефан уловил в его голосе хоть какие-то человеческие чувства, пусть даже и не совсем те, какие ему хотелось бы услышать, — в голосе полицейского ощущалось разочарование, даже легкая досада. — Но видите ли, я в своей работе так часто имею дело с людьми, которые пытаются меня обмануть, что иногда мне трудно поверить и тем, кто говорит правду.
— Но я-то говорю правду! — заверил его Штефан.
— А если вы все-таки говорите неправду, — невозмутимо продолжал Дорн, — то имейте в виду: вам лучше во всем признаться. Кто знает, возможно, ситуация просто вышла у вас из-под контроля.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Штефан.
Дорн уже в который раз пожал плечами.
— А разве не могло быть так, что вы велели этому парню лишь немного припугнуть Хальберштейн? — рассуждал Дорн. — А он, выполняя ваше задание, просто немного перестарался?
— Что-о? — с негодованием воскликнул Штефан. — Вы с ума сошли?
— Даже если и сошел, то кое-какая способность соображать у меня все же осталась. — Дорн гнул свою линию. — Вы, видит Бог, далеко не первый, кто связывается с уголовниками, не осознавая при этом, что он, собственно говоря, делает. Если все было именно так, то вам лучше сказать мне сейчас правду.
— Так я и сказал вам правду, — выпалил Штефан. — Я не имею ко всей этой истории абсолютно никакого отношения.
— Если это действительно так, то почему вы тогда нервничаете? — спросил Вестманн.
— Потому что я считаю возмутительным то, что сейчас происходит, — ответил Штефан. — Вы являетесь ко мне домой, предъявляете мне какие-то нелепые обвинения и при этом еще хотите, чтобы я оставался спокойным?
— Мы всего лишь хотим узнать правду, — сказал Дорн. — И мы ее узнаем. Можете в этом не сомневаться.