В тот день, в 15:50, Билли Миллигану впервые в жизни разрешили выступить в свою защиту. В наручниках ему трудно было положить левую руку на Библию, а правую поднять. Он склонился над Библией и улыбнулся, пытаясь сделать, как нужно. Дав присягу говорить правду и ничего, кроме правды, он занял свое место и посмотрел на судью.
— Мистер Миллиган, — сказал судья Кинуорти, — я предупреждаю вас, что, хотя вы имеете право участвовать в этих слушаниях, вас не могут заставить давать показания. Вы можете хранить молчание.
Билли кивнул. Алан Голдсберри стал задавать вопросы спокойно, четко.
— Билли, вы помните, что говорили в этом зале суда 12 октября?
— Да, помню.
— Я хочу спросить вас о лечении, которое вы получаете в клинике в Лиме. Вы получаете гипнотерапию?
— Нет.
— Групповую терапию?
— Нет.
— Лечение музыкой? Билли посмотрел на судью.
— Нас по несколько человек приводили в комнату, где стояло пианино, и велели сидеть там. Психиатра не было. Мы просто сидели там целыми часами.
— Вы доверяете доктору Милки? — спросил Голдсберри.
— Нет. Он приказал давать мне стелазин. Мне стало хуже.
— Вы можете описать ваше лечение?
— Когда меня привезли туда, я был помещен в отделение 22. Психолог был очень груб со мной. И я уснул.
— Билли, когда вы впервые узнали, что вы — множественная личность?
— В клинике Хардинга. Я вроде поверил этому, но окончательно удостоверился, когда увидел видеозаписи в Афинском центре психического здоровья.
— Как вы думаете, почему это случилось?
— Наверно, из-за того, что делал со мной мой отчим. Я не хотел больше быть самим собой. Я не хотел быть Билли Миллиганом.
— Вы можете привести нам пример, что случается с вами, когда вы — множественная личность?