Кроме Хривовой внучки Дамианос помог еще двоим недужным: избавил дворовую девку от кровавого поноса и вскрыл дружиннику гнойный нарыв на десне. Не забыл побормотать заклинания, позакатывать глаза.
А после этого произошел случай, после которого про «Демьяна Грека» заговорил весь город.
Проходя по берегу речки Погайны, впадающей в Данапр, аминтес увидел толпу, услышал женский вой. Подошел – мать убивалась над утонувшим сыном. Его только что вынули из воды, лежал бездыханный, посиневший. Дамианос присмотрелся и увидел, что мальчик, кажется, еще жив.
– Пусти, – сказал женщине (уже сам говорил по-славянски некоторые слова). – Дай я.
Стал дуть утопленнику в рот и качать руки, чтоб заработали легкие. Люди вокруг волновались, роптали. Им не нравилось, что чужак теребит покойника.
Был, конечно, риск, что оживить ребенка не удастся. Тогда пришлось бы худо. Могли б и на части разорвать. Но в конце концов мальчика вырвало водой. Задышал.
– Чудо! – закричали тогда в толпе. – Грек у Стрибога дух одолжил, в мертвого вдохнул!
После этого, когда Дамианос шел по Кыеву, на него оглядывались. Со страхом и почтением. Именно так, как надо.
С этой-то стороны дамианизация шла споро. Менее ладно выходило с князем.
Он вызывал к себе грека почти каждый вечер и всё задавал свои нескончаемые вопросы, однако сам говорил мало. Прошла неделя, а Дамианос всё не мог определить, что за человек полянский князь. Что у него на уме и как с ним быть.
Гелия твердила: умен и хитер. По виду кабан или медведь, а на самом деле лис.
Но Дамианосу так не казалось. Хитрый человек ведет какую-то игру, пытается залезть собеседнику в душу, а Кый, похоже, всего лишь удовлетворял свое бездонное любопытство касательно византийской жизни. Его интересовало всё: корабли и дома, еда и питье, обычаи и вера, конская сбруя, устройство повозок, плоды и овощи, грамотная премудрость и цифирь, цесарский двор и патриархия. Про самого Дамианоса он не расспрашивал. А Гелия говорила, что князь несколько раз допытывался, что́ она знает про прежнего хозяина. Эфиопка отвечала, что почти ничего. Купил-де ее на рынке перед отплытием из Константинополя, и всё.
Была в этом какая-то тревожащая странность. На седьмую ночь она разрешилась.
Гелия прокралась в комнату к брату взволнованная.
– Перед тем, как я его усыпила, он про тебя говорил. Долго. Что ты толковый и умный. Что много знаешь и не врешь. Он тебя и так, и этак испытывал. Время от времени задавал вопросы, ответы на которые знал. И ты всегда отвечал правду.
– Испытывал? – насторожился Дамианос. – Зачем?
– Хочет сделать тебя своим советчиком. Будет с тобой завтра говорить по-другому. Готовься.
«Ну вот и второй стадиум завершен, – удовлетворенно подумал аминтес. – Десяти дней не понадобилось».
А помощнице сказал:
– Умница. Что бы я без тебя делал.