Седмица Трехглазого

22
18
20
22
24
26
28
30

Не договорил – выпалил. Верно, послышалось ему что-то. Пуля стукнулась о твердое далеко от Трехглазого.

Маркел скорей, пока не смолкло эхо, отполз за заднице, уперся спиной в нечто как бы живое, плотное. Вздрогнул и только потом сообразил: это пласты сала. Взял один, потолще, на всякий случай заслонился.

– Помнишь, как я тогда, в монастыре, бабу старую зарубил? Кто она тебе была? Для матери стара. Когда ты в окно прыгнул, я потом, озлясь, долго ее кромсал, она еще живая была. И ныла она, и плакалась, да я не помиловал.

– Врешь ты! Не стала бы она плакать! – крикнул Трехглазый.

Вспышка. Удар в грудь.

Это полковник нарочно дразнил – чтоб услышать голос.

– Попало! Я слышал! – закричал Кричевский. – И видел, где ты! Стонешь – значит, еще живой. Ничего, это я сейчас исправлю…

Пуля и в самом деле пролетела не мимо: пробила шмат сала, но подрастеряла силу и кольчуги уже не взяла. Только саднила зашибленная грудь.

Отталкиваясь локтями, Трехглазый полз вперед. Расчет у него сейчас был один. Если ошибочный – пиши пропало.

Надо было, чтоб полковник подошел к столу. Огнеглаз уверен, что враг ранен, что остается его только добить. Чем палить наугад, проще зажечь свечу и прицелиться как следует.

Но если не подойдет, а опять выстрелит от стены, то при вспышке увидит Маркела совсем близко. И тогда далеко отползти уже не даст. Будет держаться в пяти шагах, недоступный для сабли, перезарядится – и конец.

Вот она, ножка. Трехглазый просунулся под стол, отвел саблю для удара.

Шаги! Идет!

– Зажигаю по тебе свечку, – донесся сверху довольный голос. – Надоел ты мне. Сейчас сдохнешь.

Приподнявшись, Маркел нанес удар наугад, в двух вершках по-над полом.

Есть! По лодыжке ли, по щиколотке, но попал!

– Аааа!!!

Вопль слился со звуком выстрела. С потолка вниз посыпалась труха. Со стоном рухнуло тяжелое тело.

– Вот и ты обезножел! – прорычал Трехглазый и на локтях подполз ближе.

Стал рубить вслепую, попадая то по твердому земляному полу, то по чему-то мягкому.