Цвет убегающей собаки

22
18
20
22
24
26
28
30

Я нашарил на полу шорты и, стараясь не шуметь, поднялся с кровати. Нурия заворочалась, потом утихла. Я нагнулся так, чтобы не было видно через окно. Низко над горизонтом висел полумесяц, уличные фонари отбрасывали наверх неровный свет. Подумав немного, я отказался от мысли о поисках оружия. Вид его мог побудить налетчика или налетчиков к резким действиям. Я не мог вспомнить, запер ли дверь на веранду. Кажется, нет. Обычно, если не ухожу из дома, оставляю ее открытой. На корточках я прополз из спальни в студию, потянулся к дверной ручке, рывком встал на ноги, толкнул дверь и с грозным рычанием выскочил на веранду.

Никого. Даже тени не видно. Лишь острый металлический запах ощущается, природу которого я поначалу не сумел распознать.

Я быстро пересек веранду, ступил на узкий парапет, нависающий над переулком, и тяжело перевалился через перила на верхнюю террасу, что под углом примыкала сзади к моей спальне. Эта большая терраса была соединена с тем самым общим двориком на крыше, где Ману держал своих кроликов. Я спустился на четыре ступени лесенки, соединяющей обе террасы, и обогнул крольчатник. Замок был сорван, дверь распахнута. Я заглянул внутрь, но было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь. Я нашарил в кармане зажигалку. При тусклом свете пламени стали видны задранные мордочки кроликов. Они дергали носиками и были явно напуганы. Тут, несомненно, кто-то побывал, об этом свидетельствовал хотя бы тот факт, что все кролики бодрствовали. Одна из клеток была взломана, на бетонном полу валялась разрубленная пополам палка, которую Ману использовал как засов. Отойдя от крольчатника, я почувствовал, что кто-то за мной наблюдает. Вообще-то меня тянуло назад в постель, но следовало все же выяснить, каким путем скрылись воры и, по возможности, откуда пришли. Конечно, они могли воспользоваться дверью, ведущей на внутреннюю лестницу, и спуститься по ней на улицу. Но тут сильное эхо, особенно ночью, а нижняя дверь, та, что открывается на улицу, отчаянно скрипит. Я же ничего не слышал.

Двигаясь вдоль парапета, я дошел до дальнего конца дворика. Отсюда было несколько футов вниз до плоской крыши соседнего здания, где вокруг леса труб и телевизионных антенн сохранялось свободное пространство. Там я и уловил движение, шорох одежды.

Ветер с моря напомнил, что я вышел на воздух полуголым. Руки и спина покрылись гусиной кожей, меня трясло от холода. Стараясь не производить шума, я спрыгнул на соседнюю крышу, отдышался, приземлившись, двинулся к дымовым трубам и едва не споткнулся обо что-то. Вернее, о кого-то: это оказался то ли невысокий мужчина, то ли крупный мальчик, закутанный в черное, что делало его похожим на воина племени ниндзя. Лица его почти не было видно, лишь глаза блестели в прорези, проделанной в черном шарфе. Мы смотрели друг на друга, он (так мне во всяком случае казалось) — нервно, я — с любопытством. Ниндзя сидел, прислонившись спиной к кирпичной кладке трубы. Тут я заметил еще двоих, они опустились на корточки в глубокой тени. Между ними валялись два мешка. В один было завернуто нечто, напоминающее по форме то ли конус, то ли треугольник. Другой мешок дергался. Я ощутил полный идиотизм происходящего: что я здесь, полуодетый, делаю в компании трех закутавшихся с ног до головы типов с их воровскими трофеями? Я извлек из кармана шорт пачку «Кэмела».

— Курите? — спросил я по-испански и, закурив сам, глубоко затянулся и неожиданно почувствовал, что напряжение спало. И дрожь прошла.

Один из налетчиков сделал шаг вперед и, не говоря ни слова, взял из пачки две сигареты. На нем была грубая длинная блуза, растрепанные волосы на затылке подвязаны тесемкой. Парень мускулистый, проворный, судя по всему. На шее можно различить татуировку — птицу в полете, а на лбу и щеках — черные изогнутые линии, как у воинов племени Маори. Взгляд у него острый, испытующий. К нему подошла спутница в свободном черном платье по колено и трикотажной фуфайке поверх, неопределенного цвета, свисающей с плеч, как мешок, и взяла сигарету. У девушки были коротко стриженные волосы, множество наколок, вздернутый нос и тускло поблескивающие, недоверчивые глаза с сильно раскрашенными ресницами. В какой-то момент она вдруг задергалась, словно внутри у нее действовал персональный генератор. Девица подпрыгнула, нагнулась, взмахнула руками и, успокоившись в конце концов, прикурила сигарету у своего приятеля.

Из извивающегося мешка начал доноситься пронзительный писк. Он нарастал крещендо. Нинья сунул ладонь в карман блузы и извлек короткую крепкую палку. Нагнувшись, он немного ослабил тесемку, затянутую вокруг горловины мешка. Из мешка показались уши. Парень одним рывком вытащил кролика, перехватил его за задние лапы и, удерживая в вертикальном положении, дважды сильно ударил его по шее. Голова кролика тут же опала. У ниндзи же сбился на сторону шарф, открылось лицо, и выяснилось, что это мальчишка лет двенадцати-тринадцати. Он снова затянул горловину мешка, а бездыханное тельце кролика положил рядом с другим его мертвым собратом.

— Этот от страха сдох, — пояснил парнишка, ни к кому конкретно не обращаясь и поглаживая пушистый мех животного.

А мне вспомнился Ману и предупреждение, полученное им от городских властей. Пусть лучше, подумал я, кроликов съест эта голодная троица, чем займутся ничтожные чиновники.

Я сел. Ребята последовали моему примеру. Я объяснил, что живу на верхнем этаже соседнего дома и услышал, как кто-то ходит по крыше. Они дружно закивали. Они знали, где я живу, где все живут. Знали все про этот район города. Хвастают, подумал я, ну да ладно. Я спросил:

— А сами-то вы где живете, поблизости?

Мускулистый парень, повернув руки вверх ладонями, просто описал круг в воздухе: «Ну да, поблизости, в этих краях». Я немного нажал, но мягко.

— Мы, — пояснил парень, — часть более крупной группы, рассеянной по Барио-Готико. Все живут на крышах, в вышедших из употребления вентиляционных люках, в деревянных, а то и картонных сооружениях наверху домов. И подолгу на одном месте не задерживаются, все время в движении.

Среди них есть испанцы, баски, каталонцы, уроженцы Алжира и Марокко, немцы, французы, итальянцы, несколько англичан и ирландцев, небольшая группа латиноамериканцев. Мускулистый атлет Рик, например, самый разговорчивый в этой троице, оказался каталонцем. Девушка — ирландкой, ниндзя — марокканцем. Говорили они на испанском арго с вкраплением английских фраз и слов, а также языковых оборотов молодежной культуры второй половины прошлого столетия, что в совокупности своей придавало их речи странное поэтическое звучание. По домам они бродят в ночной темноте.

— Летали, — без улыбки вставила девушка.

— Да, летаем, — подтвердил ниндзя, глядя мне прямо в глаза.

Рик поднял тяжелую на вид сумку.

— Знаете, что здесь?

Я вынужден был признаться, что понятия не имею.