Ледащий

— Почему мундир не носишь?

— Служил другой стране. Здесь доброволец.

— Ну, это мы поправим, — сказал Качура и посмотрел на адъютанта. Тот подал ему раскрытую коробочку. Генерал-майор взял орден и приколол его к мундиру добровольца.

— Поздравляю, кавалер. Носи знак с честью.

— Благодарю! — Несвицкий пожал руку генералу и повернулся к залу. Вскинул руку к козырьку: — Служу республике!

— Встань рядом, — велел главнокомандующий, Несвицкий подчинился.

— К торжественному маршу! — объявили по трансляции. — В честь Георгиевских кавалеров. Взвод — смирно! Равнение направо! Шагом марш!

Заиграл оркестр, и мимо Николая, Владислава и главнокомандующего, печатая шаг, прошел знаменный взвод. У Несвицкого повлажнели глаза. Он вскинул ладонь к кепи. Чтобы его так награждали раньше! Вызовут в штаб, сунут в руки коробочку и иди, воюй! А тут… Сам главнокомандующий, почетный караул со знаменем…

— Господа! — объявил главнокомандующий, когда взвод и оркестр удались. — Прошу в банкетный зал. Почтим память павших героев и выпьем за здоровье живых.

Несвицкий с Гулым присоединился к родственникам погибших ополченцев и в сопровождении распорядителя направились в банкетный зал. Он не видел, как Качура подозвал адъютанта и что-то приказал ему. Тот кивнул и удалился, а главнокомандующий пошел за ними следом.

Стол был накрыт довольно скромно: тарелки с бутербродами, рюмки с водкой, бокалы с пузырящимся шампанским на белой скатерти. Как говорится, чисто символически. Стульев нет, а-ля фуршет. Выпили, немножко закусили — и по домам. Мужчины остались в головных уборах.

— За павших воинов! — главнокомандующий поднял рюмку. — За героев! Царство им небесное.

Все молча выпили и закусили. Официанты разлили по второй. Напротив Николая стояли женщины во вдовьих платьях и платках. Они поглядывали на него, и он почувствовал себя неловко. Вот он выпендривался, строевым ходил, а их мужья и сыновья лежат в земле…

— Что загрустил? — спросил его главнокомандующий.

— Да вот припомнилось… — ответил Николай.

— Что?

— Стихи.

— Прочти!

Николай кивнул:

— Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они — кто старше, кто моложе — Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, — Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…[7]

Главнокомандующий крякнул: