Он родился маленьким и не причинил особых страданий своей немолодой уже матушке.
— Уже все? — удивилась она.
Луи дался ей куда тяжелее. Впрочем, врач предупреждал ее, что вторые роды часто проходят легче первых.
— Мальчик, — сказал лейб-медик, — Поздравляю вас, ваше величество, у вас родился сын.
Анна только взглянула на попискивающее крохотное существо и закрыла глаза. Она слишком устала. Как будто издалека королева услышала тихий голос врача, отсылавшего служанку к его высокопреосвященству. К кардиналу де Ришелье. К нему послали прежде, чем к королю. Что ж, это справедливо. Людовик не принимал в рождении детей вообще никакого участия, он совершенно устранился и сделал вид, что его это не касается, даже когда она была беременна Луи. Может быть, переживал из-за собственной несостоятельности? А Ришелье… Ришелье так беспокоился о благе Франции, что позаботился и о том, чтобы королевский род Бурбонов не оборвался. Он позаботился обо всем, он предусмотрел даже то, что дофин может умереть, и заставил Анну родить еще одного ребенка. Мальчик… Хорошо, что это мальчик. Больше Ришелье не заставит ее рожать. Все долги розданы.
Оба мальчика были похожи на короля. На своего деда — короля Генриха IV. Их отец — их настоящий отец! — тоже был очень похож на покойного государя, ко всему прочему, он был силен, здоров и похотлив, так же как и неистовый Беарнец. Один из его бастардов Генриха IV. И даже родом из Беарна, что особенно забавно. Бедный дворянчик, прозябавший в провинции, жалкий, никому не известный, грубый и грязный, как простолюдин.
Дети были похожи на него. Настоящие Бурбоны. И Луи, и Филипп.
Дворцовые сплетники кусали локти от досады, — не о чем было судачить, а кое-кто даже начинал верить, что король Людовик оказался далеко не так уж не пригоден к зачатию детей, как предполагалось. Заткнулись даже те, кто утверждал, что отцом Филиппа является Мазарини. Не похож, что ж поделать! Хоть все и злословили о том, что Мазарини и Анна — любовники… О том, что Мазарини так похож на покойного герцога Бэкингема, который был единственной любовью Анны, что она не смогла устоять… Хоть и не зря злословили, в конце концов: да, Анна любила кардинала Мазарини, хотя он совершенно не был похож на покойного Бэкингема, и кардинал ради нее нарушил обет целомудрия.
Но ребенка она все-таки родила от того, кого выбрал для нее Ришелье.
Мальчики никогда не видели своего настоящего отца, Анна и сама ни разу не встречалась с ним после того, как зачала Филиппа, да и честно говоря, она к тому никогда и не стремилась. Она не испытывала к нему ни малейшей приязни. Что с ним сталось? Его приказали убить? Его выслали из страны? Или сгноили в тюрьме? Какая разница… Он так гордился своей ролью, несчастный глупец. Родился практически в хлеву и вырос в хлеву, в диком Беарне, куда ему смекнуть, что он — всего лишь племенной жеребец, разменная монета, что от него нужно только его семя. Эта чертова кровь Бурбонов.
Анна спала, она не слышала, как к ее кровати привели ее старшего сына, маленького Луи.
— Прошу вас тише, ваше высочество, — тихо сказала кормилица, — Ваша матушка отдыхает, мы не должны беспокоить ее.
Луи, вытянув шейку, с любопытством смотрел на высокое ложе, он видел только бледную кисть руки матери, да еще крохотный сверточек, лежащий с ней рядом.
Кормилица взяла его на руки.
— Это ваш брат, — произнесла она.
Дофин какое-то время смотрел на запеленатого в батистовые пеленки младенца. Луи на тот момент едва исполнилось два года, он был еще слишком мал, чтобы по настоящему осознать случившееся. Младенец явно не понравился ему, он был красный, некрасивый и все время морщился, будто во рту у него было что-то очень невкусное. Луи тоже поморщился, шмыгнул носом, брезгливо потрогал младенца. Младенец словно только этого и ждал, чтобы громко, противно заорать. Луи вырвался из рук кормилицы и опрометью выбежал из опочивальни матушки.
Таким образом, единственный, кто по настоящему обрадовался рождению малыша, был только кардинал Ришелье. Впрочем, он даже и не взглянул на ребенка ни разу. Только осведомился у лейб-медика:
— Здоров ли? Выживет?
Врач уверил его, что за ребенка не следует опасаться, по крайней мере, сейчас, и его высокопреосвященство удалился.
Филипп совсем не помнил его. Ришелье умер, когда ему было два года. Луи утверждал, что помнит, но Филипп не особенно верил ему. Хотя сам — действительно помнил своего так называемого отца, Людовика XIII, несмотря на то, что в год смерти короля, ему было всего три года. Филипп помнил печальные, какие-то вечно мутные глаза, длинный унылый нос и губы с опущенными вниз уголками. Впрочем — может быть, он просто убедил себя, что помнит его внешность, он видел так много портретов… Король мало общался со своими наследниками, но все-таки иногда он просил привести их к нему, сажал к себе на колени и гладил по головкам. Молча. Филипп помнил, как ему, маленькому, было неуютно на руках у короля, как хотелось вывернуться и убежать. Но он не смел и терпеливо дожидался, когда король отпустит его.
ebooksa