Принц Крови,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мне тоже нравилось жить в Париже, в отсутствии… гм, мадам де Пуатье, — признался Филипп, — В этом были некоторые преимущества. Но всему приходит конец рано или поздно. В том числе и анархии. Сейчас она становится опасной для нас.

— Почему это?

— Потому что город хотят захватить крысы… Ты не знал об этом?

— Не знал, да мне и наплевать! — воскликнул Ла Морт, — Пусть оборотни творят, что хотят! Пока они не начнут твердить мне о том, чтобы я соблюдал какие-то законы и правила, мне нет до них никакого дела! В конце концов, — добавил он с мстительной радостью, — крысы, может быть, порешат уже этих паскудных охотников, которые постоянно путаются у меня под ногами!

Филипп смотрел на него задумчиво, накручивая на палец прядь волос.

— И когда город превратится в руины, ты просто уйдешь, — проговорил он задумчиво, — Отправишься скитаться дальше… Как твое настоящее имя? — спросил он вдруг.

— Какое тебе дело? — насторожился Ла Морт.

— Откуда ты родом?

— Какого дьявола ты спрашиваешь об этом?!

— Что ты вообще такое, Ла Морт Нуар, если стыдишься своего имени и забыл, где родился? — продолжал Филипп, словно не замечая его закипающей ярости, — Ты ублюдок портовой шлюхи? Или плод минутной страсти какой-нибудь крестьянской девки и солдата, подкинутый за ненадобностью в сиротский приют? Ты никто из ниоткуда…

Вряд ли Ла Морт осознал смысл этой фразы, для него хватило двух слов, которые можно и должно было счесть оскорблением, чтобы сила его вырвалась на волю каким-то бешеным, разрушительным ураганом. Больше всего она походила на рой огромных злобных шершней, в единый миг покинувших улей, заполнивших все пространство вокруг, и темной тучей закрывших небо, — ждущих только приказа, чтобы рухнуть на врага и вонзить в него тысячи истекающих ядом жал. Сила звенела и вибрировала в воздухе мириадами крохотных крылышек, омерзительно касавшихся кожи вампиров. Филипп почувствовал вспышки паники среди своих птенцов, их почти неконтролируемое желание выбраться отсюда, убежать, не разбирая дороги, как можно дальше, пока этот рой всего лишь кружит рядом, не нападая. Но его мальчики не двигались с места, и Филипп дал им почувствовать, что гордится ими.

Сам Ла Морт был окружен этим осиным роем так плотно, что его фигура стала казаться какой-то размытой. Миг, и он уже стоял рядом с креслом Филиппа, нависая над ним, как какой-нибудь Вельзевул, повелитель мух.

Его глаза горели алым и клыки были злобно оскалены.

— Я разорву тебя! — прошипел он, наклоняясь к нему ближе, — Выпью твою силу и кровь! А потом разорву твоих птенцов, так сладко пахнущих свежатинкой! Они и вампирами стать еще не успели. Да и сам ты — всего лишь жалкая тля, посмевшая тягаться со смертью.

Филипп поморщился и брезгливо, кончиками пальцев уперся ему в грудь, пытаясь отодвинуть.

— Отойди подальше, очень прошу! — взмолился он, — От тебя нестерпимо воняет!

Вместо этого с яростным рычанием Ла Морт схватил его за горло. Вся его сила сейчас бушевала на поверхности, готовая к сокрушительному удару, по крайней мере, Филипп надеялся, что гнев заставил Ла Морта выпустить все, не оставив про запас никаких неприятных сюрпризов. И тогда он его ударил. Черт возьми — ударил всего в половину от того, как мог бы, но Ла Морта отшвырнуло прочь, словно в его грудь врезалось пушечное ядро. Вампира пронесло через весь зал, по пути он разбил, словно кегли, компанию своих сподвижников, и впечатался в стену так, что едва не проломил ее насквозь. Филипп сам не ожидал такого результата и был приятно удивлен.

На несколько мгновений Ла Морт перестал существовать, и сила его тут же исчезла, вернувшись к своему хозяину. Все кости его были переломаны и череп разбит всмятку, и было видно, как противно шевелится его тело, будто, в самом деле, рой шершней забрался внутрь него и теперь копошится, устраиваясь поудобней, — в действительности это всего лишь срастались кости.

Филипп поднялся из кресла и, не спеша, направился к нему.

Он не знал, как ощущают его силу окружающие вампиры, сам он чувствовал только холод черной бездны, льющийся из него, как из открытых адских врат. Позже он спросил у Лоррена, какой была сила тьмы. Тот долго молчал, будто ему не хотелось вспоминать, потом сказал: