Принц Крови,

— Далековато еще до рождества… Какой-нибудь обескровленный труп?

— Чей же это должен быть труп, чтобы ради него эти трое согласились терпеть друг друга? — проговорил Филипп, отправляясь к гардеробной и выбирая одежду, — И пришли сюда за два часа до заката? Ты представь: сидели, ждали, пока я проснусь, и даже не возмущались… У тебя есть идеи? У меня нет.

У Лоррена, похоже, тоже не было идей.

— Полагаю, случилось что-то очень дерьмовое, — заключил он.

— Не иначе. Остается пойти и узнать, что именно.

Колдун, охотник и крыса… Похоже на начало какой-нибудь сказки. Или анекдота. Вот бы взглянуть на них… Но, конечно, Кристиана никто с собой не взял. Впрочем, Филипп вообще отправился на эту встречу один.

2.

В ожидании хозяина дома гости расположились в одной из гостиных на верхнем этаже. Те, кого Жак презрительно назвал «колдуном, охотником и крысой» на самом деле обладали властью и могуществом почти соизмеримыми с властью принца города и являлись главами наиболее влиятельных семейств потаенного мира Парижа.

Робер ле Февр был одним из старейшин колдовского ковена, он был достаточно стар для смертного, Филипп не знал, сколько в точности ему лет, но помнил его как-то уж слишком давно. Лет сто, если не больше. По крайней мере, сорок из этих лет ле Февр считался одним из самых могущественных колдунов во Франции, и все еще был далек от дряхлости, что тоже говорило о том, что он обладал впечатляющей силой.

Как и большинство колдунов подобного уровня, ле Февр был до крайности спесив и высокомерен. Можно было представить его снизошедшим до общения с вампиром, если он принц города, но видеть его в обществе жалких смертных, вместе с которыми он явился сюда как будто на равных, было так же странно, как, к примеру, видеть премьер-министра Франции, распивающим водку с клошарами под мостом, — для общения с внешним миром у ковена обычно использовались более мелкие сошки. Колдуны жили довольно закрыто и крайне неохотно снисходили до посторонних, являлись ли те с просьбами или претензиями, совершенно откровенно демонстрируя свое превосходство над всеми, кто не сведущ в магическом искусстве. Впрочем, и между собой они ссорились достаточно часто.

Охотник был гораздо моложе, ему лишь недавно перевалило за сорок. Он был обычным человеком и не обладал сверхъестественными способностями, но Филипп считал его, сколь это не парадоксально, гораздо опаснее колдуна. И даже не потому, что тот знал множество способов убиения вампиров и не раз использовал их с легкостью. А потому, что именно в этом и заключалась его работа и смыл его жизни, — защищать людей и убивать нечисть. К сожалению для охотников, в нынешние времена, нечисть не полагалось уничтожать просто так без причины. И для того, чтобы воткнуть кровососу кол в сердце, следовало непременно уличить его в нарушении договора. Более того, с нечистью приходилось считаться и даже порою мирно общаться… Будто и правда эти исчадия ада имели право существовать на земле!

Охотника звали Морис Белуа, он возглавлял и координировал защищавших город полевых агентов тайной организации людей, причастных к знаниям об истиной картине мира. Имея обширные связи с полицией, этот человек был, кажется, в курсе всех преступлений, совершаемых в Париже, и отлично умел вычленять из них те, что были совершены монстрами. Белуа ненавидел всех вампиров, потому что точно знал, что они хитры и коварны и нарушают свой же собственный закон с удовольствием, как только выпадает такая возможность. И он ненавидел лично Филиппа, потому что, хотя ни разу не смог уличить его в каком-нибудь ужасном злодеянии, был совершенно уверен в том, что тот совершает их регулярно и в большом количестве. Филипп тоже не питал к нему теплых чувств и с радостью убил бы при случае как-нибудь особенно медленно и жестоко, но ему приходилось быть милым и любезным. За свою долгую жизнь, принц неоднократно видел охотников в действии и предпочел бы рассориться с кем угодно, но только не с ними.

В отличие от живых мертвецов, считавшихся абсолютным и непреложным злом, к прочим представителям магического сообщества охотники относились вполне терпимо, даже к крысам-оборотням, считая их не чудовищами, а скорее людьми с альтернативными физиологическими возможностями, вынужденным нести крест неизлечимой болезни. То же самое относилось и к колдунам, их терпели, и даже где-то уважали, но, разумеется, не любили. Их никто не любил.

Оборотень в своем человеческом обличии был мужчиной тридцати с небольшим лет и те, кто никогда не видел его покрытым мехом, ни за что не заподозрили бы, что этот симпатичный и даже элегантный молодой человек периодически превращается в крысу и живет под землей в катакомбах. Франсуа Льорис был главой стаи всего несколько лет, сменив начавшего стареть и потерявшего былое уважение подданных предыдущего владыку клана, и Филипп уже успел убедиться в том, что он был достаточно свиреп и безжалостен, — когда того требовали обстоятельства, — чтобы держать в узде своих собратьев.

В последние несколько столетий поголовье крыс-оборотней в Париже было не особенно велико, но в прежние времена их было столько, что из них вполне получилось бы создать грозную армию. До пятнадцатого столетия крысы безраздельно властвовали городом, и никто не посмел бы вставать у них на пути. К сожалению для них, ни один глава стаи не мог достаточно хорошо справляться с такой огромной популяцией. Крысы делились на внутренние кланы, враждовали между собой и дрались за власть, пока в одной особенно кровопролитной схватке едва не перебили друг друга. Пока оборотни зализывали раны, власть в городе прибрали вампиры, и, в конце концов, принц вампиров и вожак стаи крыс заключили соглашение о взаимном нейтралитете, поделив город на две части к общему удовлетворению: отныне вампирам принадлежала его верхняя половина, крысам — все, что находилось под землей. Такое положение вещей сохранялось и до сих пор.

Крыс-оборотней было не так много, как когда-то, но это совсем не значило, что теперь они не представляли собой силы, с которой приходится считаться. Достаточно было хотя бы раз увидеть одну единственную крысу-оборотня в ее зверином обличии, чтобы никогда в жизни не захотеть столкнуться с ней в бою. Крыса величиной с человека представляла собой незабываемое зрелище, учитывая, что и зубы и когти у нее тоже были соответствующей длинны.

Когда Филипп вошел, все трое его гостей сидели в креслах молча, занятые своими мыслями. Вероятно, они уже сказали друг другу все, что хотели и даже, может быть, неоднократно, а вести светскую беседу никто из них явно не был в настроении. У ног охотника действительно лежал черный пластиковый мешок, в котором полиция обычно перевозит трупы.

Какие бы чувства все эти люди не питали к вампирам, при появлении принца города они встали, чтобы приветствовать его должным образом. Никогда и ни при каких обстоятельствах они не позволили бы себе проявить непочтительность.

— Чем могу служить вам, господа? — любезно поинтересовался принц, — Должно было произойти нечто поистине неординарное, чтобы заставить вас собраться вместе, такой милой компанией, да еще и почтить меня визитом в столь ранний час. Признаюсь честно, я потрясен.

— Вы совершенно правы, — проворчал колдун, усаживаясь обратно в кресло, — В городе происходит нечто весьма неординарное в последние дни… Давайте же, месье Белуа, не тяните, — обратился он к охотнику, — у нас у всех был достаточно хлопотный день сегодня, и мне очень хотелось бы, чтобы он уже поскорее закончился.

Охотник ничего не ответил, он молча опустился на корточки возле пластикового мешка и расстегнул молнию сразу на всю ее длину, полностью открывая взорам собравшихся лежащее в мешке тело.