Последний вампир. Черная кровь. Красные кости

22
18
20
22
24
26
28
30

Что–то пришло. Когда запах усилился и мужчины начали роптать, что надо остановиться, пламя вдруг погасло, оставив только красные угли. Заполнивший воздух дым извивался вокруг кровавого свечения тлеющих углей, как клубок змей вокруг гниющей жертвы. Несколько мужчин закричали от страха. Но жрец рассмеялся и стал петь еще громче. Однако даже его голос дрогнул, когда Амба неожиданно села.

Это было жуткое зрелище. С ее лица капала кровь, глаза выкатились, словно вытолкнутые изнутри, зубы обнажились в широком оскале, будто ее губы были растянуты проволокой. Страшнее всего был ее язык — он вытянулся гораздо длиннее, чем любой человеческий язык, сантиметров на тридцать, извиваясь в воздухе, как змеи из дыма, танцевавшие над остатками костра. Я смотрела в ужасе, зная, что вижу рождение якшини. В зловещем красном мерцании он повернулся к жрецу, который уже умолк. Он больше не выглядел самоуверенным.

Якшини издал хихикающий звук, подобно гиене, и схватил жреца. Тот закричал, но никто не бросился ему на помощь. Якшини притянул жреца к себе, и их лица оказались рядом. Ужасный язык облизал его лицо, и крик несчастного застрял у него в горле. Там, где якшини касался его языком, слазила кожа. Когда лицо жреца превратилось в кровавую массу, якшини отодвинулся и рассмеялся. Потом его руки схватили жреца сзади за голову и одним мощным рывком крутанули ее так, что она развернулась назад и кости хрустнули. Когда якшини отпустил жреца, тот упал замертво. Сидящий монстр оглядел перепуганных людей, собравшихся вокруг костра. Это был хитрый взгляд. Он улыбнулся, и его глаза остановились на мне. Не сомневаюсь, он видел меня, хотя я затаилась за огромным камнем, отделявшим меня от поляны. Его глаза словно давили на мое сердце, как холодные ножи.

Затем, наконец, монстр закрыл глаза, и тело Амбы легло обратно.

Долгое время никто не двигался. Потом мой отец, смелый, но не самый мудрый, встал на колени рядом с телом Амбы. Он потыкал его палкой, и оно не пошевелилось. Он ткнул жреца, и было ясно, что ритуалов ему больше не совершать. К отцу подошли другие мужчины. Разговор шел о том, чтобы сжечь тела прямо здесь и сейчас. Прячась за своим валуном, я яростно кивала. Ветер унес отвратительный запах, и мне не хотелось, чтобы он вернулся. К несчастью, прежде чем удалось собрать достаточно хвороста для костра, мой отец заметил движение внутри живота Амбы. Он позвал остальных. Амба не была мертва. А если мертва, сказал он, то жив ее ребенок. Он взял нож, чтобы извлечь младенца из утробы Амбы.

Я выскочила из–за валуна и выбежала на поляну.

— Отец! — закричала я, хватая его за руку, в которой он держал нож. — Не позволяй этому ребенку прийти в мир. Амба мертва, ты видишь это собственными глазами. Ее ребенок тоже должен быть мертв. Пожалуйста, отец, послушай меня.

Конечно, все удивились, увидев меня, да еще и услышав мои слова. Мой отец был сердит на меня, но встал на колени и очень терпеливо заговорил со мной.

— Сита, — сказал он, — твоя подруга мертва, и нам не следовало позволять жрецу использовать ее тело. За свою испорченную злобой карму он заплатил собственной жизнью. Однако если мы не попытаемся спасти жизнь этого ребенка, мы испортим карму себе. Помнишь, когда родилась Саши, ее мать уже была мертва? Иногда так происходит, что живой ребенок рождается у мертвой женщины.

— Нет, — запротестовала я. — Тогда все было иначе. Саши родилась сразу после того, как умерла ее мать. Амба мертва с рассвета. Ничто живое не может выйти из нее.

Отец указал ножом на пульсирующую жизнь внутри окровавленного живота Амбы.

— Тогда как ты объяснишь эту жизнь?

— Это якшини шевелится внутри нее, — сказала я. — Ты видел, как улыбался демон, прежде чем уйти. Он хочет обмануть нас. Он не ушел. Он переселился в ребенка.

Мой отец мрачно обдумывал сказанное мной. Он знал, что я была умна не по годам, и иногда обращался ко мне за советом. Он посмотрел на остальных, чтобы принять решение, но мнения разделились поровну. Одни хотели убить то, что шевелилось внутри Амбы, другие, как и мой отец, боялись совершить грех. В конце концов отец повернулся ко мне и дал мне в руки нож.

— Ты знала Амбу лучше всех нас, — сказал он. — Тебе лучше знать, что внутри нее — зло или добро. Если ты всем сердцем веришь, что это зло, тогда убей его. Никто не будет винить тебя за это.

Я была напугана. Я была ребенком, а мой отец просил меня совершить чудовищный поступок. Но он оказался мудрее, чем я думала. Когда я уставилась на него в изумлении, он покачал головой и забрал нож.

— Видишь, — сказал он, — ты не уверена, что права. Когда речь идет о жизни и смерти, надо быть очень осторожным. И если мы совершим ошибку, это должна быть ошибка в пользу жизни. Если окажется, что этот ребенок зло, мы узнаем об этом, пока он будет расти. У нас будет достаточно времени, чтобы решить, как с ним поступить. — Он повернулся к телу Амбы. — А теперь я должен попытаться спасти его.

— Может, у нас и не будет столько времени, сколько ты думаешь, — сказала я, когда мой отец начал резать плоть Амбы. Скоро он уже держал в руке покрытого кровью мальчика. Он легонько шлепнул его, и тот натужно вдохнул и заплакал. Многие заулыбались и захлопали, хотя в их глазах я видела страх. Отец повернулся ко мне и попросил подержать младенца. Я отказалась. Но согласилась дать ему имя.

— Его надо назвать Якша, — сказала я. — Потому что у него сердце якшини.

Так его и назвали. Большинство считали это плохим знаком, хотя никто, даже в самых страшных снах, не мог представить, насколько подходящим было это имя. Однако чума тогда же ушла и больше никогда не возвращалась.