Генри перегнулся через стол, чтобы коснуться моих сцепленных рук. Я вздрогнул.
— Извини. Мы вместе это сделали.
И я любил его за эти слова.
— Все будет хорошо, Хэнк; если мы не запаникуем, все будет хорошо. А теперь слушай меня.
Он слушал. В какой-то момент начал кивать. Когда я закончил, задал только один вопрос: «Когда мы засыпем колодец?»
— Не сейчас.
— Разве это не рискованно?
— Есть такое, — согласился я.
Двумя днями позже я чинил изгородь в четверти мили от фермы, когда увидел большое облако пыли, движущееся по нашей дороге от шоссе Омаха — Линкольн. На нашу территорию вторгался мир, частью которого Арлетт так хотелось стать. Я направился к дому, сунув молоток в петлю на поясе, в плотницком фартуке, в кармане которого позвякивали гвозди. Генри ничего не увидел. Возможно, он побежал на речку купаться. А может, спал в своей комнате.
Во дворе я сел на колоду для колки дров, и тут же из кукурузы выехал автомобиль, поднимавший за собой беличий хвост пыли: грузовичок «Красная крошка» Ларса Олсена, кузнеца и молочника из Хемингфорд-Хоума. Иногда он подрабатывал и шофером, и именно в этом качестве прибыл на мою ферму в тот июньский день. Грузовичок въехал во двор, обратив в бегство Джорджа, нашего вспыльчивого петуха, и его маленький гарем. Мотор еще не успел заглохнуть, когда из кабины с пассажирской стороны вылез пузатый мужчина в сером пыльнике. Он снял очки, открыв большие (и смешные) белые круги у глаз.
— Уилфред Джеймс?
— К вашим услугам. — Я встал, чувствуя себя совершенно спокойно. Возможно, спокойствия у меня поубавилось бы, если бы подъехал принадлежащий округу «форд» со звездой шерифа на бортах.
— Эндрю Лестер, — представился он. — Адвокат.
Он протянул руку. Я на нее посмотрел.
— Прежде чем я ее пожму, вам лучше сказать, чей вы адвокат, мистер Лестер.
— В настоящее время я представляю «Фаррингтон лайвсток компани» с отделениями в Чикаго, Омахе и Де-Мойне.
— В этом случае, сэр, почему бы вам просто не изложить цель вашего приезда и не убрать руку? Только не обижайтесь.
Он так и поступил, с адвокатской улыбкой. Пот проложил светлые дорожки по его пухлым щекам, а ветер спутал и взъерошил волосы. Я прошел мимо него к Ларсу, который открыл боковину двигательного отсека и возился с мотором. Он что-то насвистывал и выглядел таким же счастливым, как и сидевшая на проводе птичка. В этом я ему завидовал. Подумал, что нам с Генри тоже может выпасть счастливый день, — в таком переменчивом мире, как наш, возможно всякое, — но не летом 1922 года. И не осенью.