— Мне очень жаль. А чем это закончилось для того парня? Что он «заработал»?
Глаза Рэмси блеснули, а уголки губ чуть дрогнули и поползли вверх, растягивая сухие губы в ледяную улыбку.
— Он заработал смерть, Дарси. Избавил штат от необходимости оплачивать ему полный пансион в тюрьме Шоушенк лет сорок или пятьдесят.
— Вы совсем как «Небесная гончая»,[74] мистер Рэмси, верно?
Ничуть не смутившись, он приложил к щекам руки, вывернув их ладонями наружу, и продекламировал звонким голосом школьника:
— «Я бежал от него сквозь ночи и дни, под сводами лет, в лабиринтах мозга…».[75] И так далее.
— Вы это в школе выучили?
— Нет, мэм, в «Методистском молодежном братстве». В далеком, далеком детстве. Меня наградили Библией, которую я на следующий год потерял в летнем лагере. Вернее, не потерял, а ее украли. Вы можете представить, чтобы человек пал так низко, чтобы красть Библию?
— Да, — ответила Дарси.
Он засмеялся.
— Дарси, очень вас прошу, называйте меня Хольт. Пожалуйста. Так ко мне обращаются все друзья.
Ответа она не знала, но в одном не сомневалась: другом Боба он точно бы не стал.
— А это единственное стихотворение, которое вы знаете наизусть, Хольт?
— Раньше я знал еще «Смерть батрака»,[76] — сказал он, — но теперь помню только фрагмент, что дом — это место, где нас всегда примут, когда бы мы туда ни вернулись. Это верно, как считаете?
— Абсолютно!
Его светло-карие глаза пытливо искали ее взгляд. В них было даже нечто сродни бесстыдству, будто он раздевал ее мысленно, и одновременно — удовольствию. Не исключено, что по той же самой причине.
— Так о чем вы хотели спросить моего мужа, Хольт?
— Знаете, я однажды уже с ним беседовал, хотя он вряд ли об этом вспомнил бы, будь он жив. Это случилось очень давно, Тогда мы оба были намного моложе, а вы, наверное, совсем еще маленькой, если судить по вашей красоте и молодости сейчас.
Она рассеянно улыбнулась и поднялась налить себе еще кофе. Первую чашку она уже выпила.