Дворянин по своему происхождению, Иван Михайлович Мартынов (1821 -1894) был профессиональным археологом. К сожалению, о жизни этого человека мы имеем весьма скупые сведения. Например, «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» сообщает нам, что «Мартынов, Иван Михайлович – ‹…› в 60-х годах эмигрировал во Францию, обратился в католицизм и, вступив в орден иезуитов, поселился в Версале, где посвятил себя сначала полемике против православия (перевод на русский язык брошюры Гагарина, "La Russie sera-t-elle catholique" и др.), а затем занятиям археологией и историей, преимущественно русской, в интересах католицизма» [339]. Далее в энциклопедической статье следует перечисление заголовков работ Мартынова, в основном на французском языке.
Полагаю, что причина этой незаслуженной «забытости» на родной земле кроется в том, что при царизме такие люди, как русские иезуиты Мартынов и Гагарин были обращены едва ли не в предателей родины. В советское же время, религия, которой были беззаветно преданы оба эти человека, была, в общем и целом, не в почёте в нашей стране. Известно, что переход в католичество для обоих русских князей был сопряжён с потерей прав состояния в России. Если И.С. Гагарин получаемой из России через Голицына хоть какую-то помощь от своих богатых родственников, то Мартынов, в виду бедности своей семьи, не имел и этого дохода.
Преследовала Гагарина и Мартынова так же и проправославно настроенная русскоязычная пресса и печать. В предисловии к этой книге я уже упоминал изданный Петром Артамовым в 1859 году в Париже «Русский заграничный сборник. Как иезуиты красного петуха к нам пустили или развратится ли Россия в латинский католицизм?», где автор сборника обрушивается с критикой на двух русских иезуитов, обвиняя их едва ли не во всех смертных грехах!
Начиная с 1830-х годов, при правлении императора Николая I, отношение государства к католикам вновь ухудшилось. Связано это, в первую очередь, с произошедшим в Польше в тот период времени восстанием за независимость польских земель от царской России. После подавления восстания, наступила жестокая реакция: имперскими властями закрывались католические монастыри и школы, аннулировались браки между православными и католиками. Тайный надзор за католическим духовенством взяло на себя III Отделение Собственной его императорского Величества Канцелярии, осуществлявшее функции политической полиции государства.
Католические иерархи выступили категорически против подобного отношения государства к своим подданным-католикам. В частности епископ Кесслер, осуждая такую государственную политику, назвал Николая I «решительным врагом Католической Церкви, который подавляет религиозную свободу, преследует членов католических орденов и несчастных униатов» [340]. Впрочем, в некоторых российских законах XIX столетия прослеживаются намёки на веротерпимость: «Духовные дела христиан иностранных исповеданий и иноверцев ведаются особенными их духовными управлениями, верховной самодержавной властью к тому предназначенными. Сии управления, в исполнении своих дел и должностей, поступают по правилам и уставам своей веры, но с тем вместе неупустительно наблюдают и государственные узаконения и по долгу верноподданнической присяги охраняют все священные права и преимущества его императорского величества и законы государства» [341].
Впрочем, данная тенденция к укреплению начал веротерпимости более характерна уже для конца XIX века, чем для его начала. Так в Своде законов 1892 года есть такая норма: «Те же правила терпимости, которые сохраняет правительство, обязывают всякую духовную власть и всякое частное лицо иностранного христианского и иноверного исповедания не прикасаться в делах веры к убеждению совести последователей других вер» [342].
Учёным ещё предстоит открыть и обработать зарубежные архивы, чтобы получить объективную картину бытия русских католиков за границей в первой половине XIX века. В пользу моих слов говорит хотя бы тот факт, что, например, Мартынов прожил долгую жизнь, которая, судя лишь по одним заголовкам его статей на французском языке – была весьма плодотворной. Известно, в частности, что ряд его работ был посвящен православному культу и православным святым. В частности, Мартынов писал об использования русского языка в католическом культе [343].
Жизнь оставшегося во Франции Мартынова оказалась более долгой (он умер в 1894 г.), чем жизнь Гагарина (ск. 1882), и, возможно, более плодотворной.
Гагарин и Мартынов были не единственными русскими иезуитами XIX века. В Орден Иезуитов вступил так же их современник, русский дворянин Евгений Петрович Балабин (1815-1895). Е.П. Балабин родился в Санкт-Петербурге. Его отец был военным, состоял в звании генерал-лейтенанта. Мать – по происхождению бельгийка, имела за плечами хорошее образование, увлекалась литературой и принимала у себя дома многих видных литераторов. Евгений Петрович Балабин воспитывался в Благородном пансионе [344]. Имел музыкальные способности. Состоял пажом цесаревича Александра [345]. Закончив учебу, занялся государственной службой.
Перешёл в католичество во Франции в 1852 году. В этом же году стал послушником иезуитов. После того, как в России узнали о его вероотступничестве, как и его коллеги – русские иезуиты Гагарин и Мартынов, Балабин был лишён имущественных прав и ему был закрыт въезд в Россию.
За границей Евгений Петрович обучался в католической семинарии, по окончании которой, став священником, преподавал музыку в иезуитских учебных заведениях.
Балабин писал в своих мемуарах о мотивах своего перехода в католичество и о своём желании стать католическим монахом – священником, которое он со временем осуществил: «В конце концов, я пришёл к убеждению, что только монашеская жизнь может меня удовлетворить, и думал, что мне осталось только найти благоприятную возможность, чтобы отдаться ей. Однако, чем больше я изучал положение православных монахов, тем менее оно мне нравилось. Запертые в монастырях, они почти не простирают свою деятельность за пределы их стен; и если и несут благодать в души людей, то лишь при условии, что те сами явятся к ним… Меня ужасали их невежество, грубость и испорченность, я не мог примириться с мыслью, провести всю жизнь в подобном обществе» [346]. Умер Е.П. Балабин 30 января 1895 года в Каире [347].
Перешёл в католичество и стал священником-иезуитом так же и товарищ Балабина по петербургскому университету, тоже дворянин по происхождению, Астромов Юлиан Константинович (1820-1913). Тайно проявлял интерес к латинской Церкви ещё со студенческой скамьи. Окончив университет, служил какое-то время в департаменте исповеданий. В 1846 году Астромов свой отпуск провёл в Риме, где и осуществил переход в католичество под руководством всё тех же иезуитов. Затем отправился во Францию на обучение, изучал там философию и прочие дисциплины. Принял священнический сан в 1856 году. Став священником, преподавал в различных учебных заведениях иезуитов. Писал на русском языке работы о католичестве.
Но не все русские дворяне, родившиеся в первой четверти XIX века и принявшие католичество – вступили именно в иезуитский монашеский орден. В католичество существует множество орденов и есть простор для выбора. Характерный тому пример – биография русского графа Г.П. Шувалова.
Григорий Петрович Шувалов (1804-1859) был родом из Петербурга. Вступил в католический монашеский орден барнабитов уже в зрелом возрасте, когда ему перевалило за 40 лет. Но с католиками был знаком с юности. Так, например, известно, что в 1810-х годах он проходил обучение у иезуитов. После изгнания иезуитского ордена из России, которое произошло в 1817 году, едет за границу и продолжает образование в Швейцарии и Италии. В 1820-х годах возвращается в Россию, где сочетается узами брака с Софьей Александровной Салтыковой.
Увы, счастье супружеской четы было недолгим. Супруга Шувалова умирает от чахотки в 1841 году. Как позже сообщит Григорий Петрович в своих мемуарах, смерть жены произвела на него неизгладимое впечатление и заставила обратиться к Богу с пламенной молитвой – в первый раз с детских лет. Шувалов сначала общается с православными священниками, но русское духовенство не произвело на него должного впечатления. Позже он напишет: «Я не хочу клеветать на духовенство моей страны, я уверен, что существуют в России священники, которые, будь они католиками, достигли бы святости; но могут ли они подняться из своей печальной зависимости до высот жизни, отданной другим?» [348].
Шувалов начинает изучать западное богословие, читает работы отцов церкви, Аврелия Августина и книги де Местра. Едет в Париж, где встречает И. С. Гагарина. Посещает вместе с ним салон С.П. Свечиной. Эти двое окончательно убеждают его в истинности католической веры, и в 1843 году Г.П. Шувалов становится католиком. В середине 1850-х годов он поступает послушником ордена барнабитов, а в 1857 году вступает официально в их орден. Известно, что Г.П. Шувалов выступал за объединение церквей. Умер в католическом монастыре в 1859 году.
Стал католиком так же современник Шувалова, тоже выходец из дворянского сословия – Сергей Шулепников. Он окончил Петербургский университет в 1840 годах, получил место чиновника в Варшаве, где через какое-то время стал католиком. В середине 40-х годов отправился в Париж, где свёл знакомство со С.П. Свечиной и с И.С. Гагариным. Шулепников очень хотел вступить в доминиканский орден и посвятить свою жизнь монашескому призванию, но, в конечном итоге, отправился в Америку, где стал приходским священником.
В православной среде прошлых столетий часто можно было встретить мнение, согласно которому понятия «русский» и «православный» сливались в единое целое. То есть, если человек был русским, то его, a priori воспринимали как православного, и наоборот – если исповедовал любую неправославную веру, принимали за чужестранца. Между тем, если иностранец заявлял о своём переходе в православие, то его уже все считали русским, неважно из какой страны он происходил. В качестве иллюстрации последнего тезиса, характерен пример с русской императрицей Екатериной II. По национальности она была немка, по крещению – лютеранка, но её никто не воспринимал как немку, т.к. она приняла православие, то была в глазах народа полноправной русской императрицей.
Так вот в связи с этим можно поставить вопрос: «превращались» ли русские с принятием католичества в иностранцев? Нет, в подавляющем большинстве своём «не превращались», т.к. вопрос выбора веры для них никак не был связан с внутренним отношением к родному отечеству. Хотя, как справедливо заметил историк А. Юдин, «русские католики XIX столетия вместе с латинским обрядом воспринимали и чисто западную форму духовности, что способствовало социальной и культурной элитарности обращений» [349].
ebooksa